Ефим Лехерзак - Москва-Лондон
Да еще княгиня, жена отринутая, сухого хвороста в костер подбросила…
Дашка, дочь родная, дуреха шкодливая, подол на морду натянула, с ветром залетным обвенчалась от родного мужа втайне, нечистую силу родит, не приведи господи…
Алешка, наследник рода-племени, бабник неугомонный, в вине к тому же утоп! Разбойник истинный — по чресла в крови людской ходит… Того гляди, людишки черные, разбойные, озлясь на княжича ненасытного, вздернут за ноги на гнилой осине, живот вспоров для начала… Возле него
и сам за брюхо свое держись покрепче…
Или второй сын, Андрей, червь книжный. Тихий да хитрый… Сатана
с крыльями ангельскими… Низок и мал ему кремль вологодский… Всякие иные кремли городовые тоже ему не в радость. Вот и точит он зубок на московский кусок… И то — сверху-то легче бога за бороду уцепить…
А еще — три дочери, бабы замужние?!
Старшая, жена дворянина коломенского, как с пятнадцати лет начала спать со своим мужем, так и поныне не перестает плодоносить ежегодно, никак просохнуть не может. Скоро, видать, по миру пойдет… всем семейством своим бесчисленным… соплями детскими умываясь… Крольчиха без-умная… травой да корой детей бессчетных кормить станет… А мужик ее, труженик постельный, ни к чему иному и не пригоден… Снова обоз туда снаряжать надобно — уморит внуков-то… Поглядеть бы на них под старость-то, что ли…
Средняя в свои двадцать-то пять годочков второго мужа заездила. От обоих — наследства немалые прикопила… Сказывали людишки верные, будто сам государь, во Владимире гостюючи, дом ее не обошел, ночи с днями перемешивая… Ишь, прыткая-то какая… Хм… не в мать, так в отца, а не в обоих — так в прохожего молодца… Тоже и с нею докука маятная — от нашего же ребра не ждать нам добра…
Младшая, пухлая да румяная, словно солнышко летнее, до двадцати лет постельку девичью мяла, зато боярину знатному московскому в жены была дадена. Старик вовсе запыхался от натуги… Глядишь, вскорости напрочь дух испустит, а тогда…
О господи, какая родня по всему государству разбросана! А ну-ка, со-
чтемся своими: бабушкин внучатый козел тещиной курице как приходится? Ха-ха-ха!
Ну и семейка — чертова верейка!..
А-а-а, не о ней сейчас все думы его неотвязные, нет — не о ней, хоть во всякой семье множество пней. Баб вон наплодил… Больше в семье баб, больше и грехов… Ах, как не вижу своих, так тошно по них, а как увижу своих, да много дурных, так уж лучше б без них…
Ах, нет, нет, думы его сейчас вовсе не о них, хотя те и сбивают с толку, путаясь в голове, словно пыль на ветру…
Иные докуки гнут сейчас к земле.
Фу-у-у… Вот и дышать-то стало вроде бы полегче…
И думы стали увязываться поскладнее…
Как и где кормиться далее — вот о чем были сейчас все его помыслы
и чаяния! Ведь на вологодском кормлении он сидит уже три года и больше тому не бывать. Когда подходил к концу обусловленный законом год, ближний боярин государев — зять князя Бориса — не без знатных посулов108 сумел продлить сытное вологодское наместничество своего дорогого тестя еще на полгода, а затем и сразу на полтора. Пожалуй, никто на Руси тогда не кормился столь долго на одном месте: слишком уж толстый слой жира мог окутать мозги, размягчить кости и утопить душу наместника государева, призванного судить и ведать город или волость «для расправы людям и всякого устроения землям, себе же для покоя и прокормления». Того и гляди: проснешься однажды поутру, ан в горнице твоей хозяйствует уже другой наместник-кормленщик…
Кормление…
Люди на Руси кормили своих правителей всем, что способна была производить каждая данная область, земля. Управитель кормился за счет
управляемых в буквальном смысле этого слова. Кормление состояло из собственно кормов и из пошлин. Кормы вносились целыми обществами
в определенные сроки, пошлинами же отдельные лица оплачивали правительственные акты.
Кормы существовали самые разнообразные, но неизменно изобильные. Например, единовременный въезжий вносился по прибытии управителя на кормление, при самом вступлении его в должность: кормленщик получал на въезд от горожан и сельских людей кто «что принесет». Но главный корм, разумеется, был постоянный, ежегодный: рождественский, петров-
ский и на день святого угодника, покровителя данной местности, области. Различные праздничные кормы точно определялись уставными грамотами, каковые давались целым округам, или жалованными — отдельным кормленщикам на жалуемые им в кормление округа. В основном кормы взимались натурой: и зерно, и мясо, и шерсть, и сало, и мед, и кожи, и лен,
и пенька, и деготь, и уксус, и — неисчислимое множество предметов и продуктов жизнедеятельности людей данной местности, округи, области. И все-таки кормы — это окладные сборы, взимавшиеся в определенном постоянном размере, то есть по окладу.
Другим, не менее обильным источником дохода для всех видов и рангов кормленщиков были сборы неокладные, то есть пошлины, к которым
причислялись и пени за совершенные преступления. А поскольку правительственная деятельность областных управителей, наместников и ограничивалась-то, собственно, делами полицейскими и судебными, раскрытием преступлений, преследованием преступников и судом по делам уголовным и гражданским, постольку и пошлины были соответствующие. Например, судебные, составлявшие известный процент (скажем, десять процентов)
с общей суммы иска, или «противень против истцова», то есть пеню с виновного, равнявшуюся сумме самого иска. Или, допустим, таможенные пошлины — определенный, но далеко не всегда разумно милосердный процент со всех продаваемых товаров. Свадебные пошлины взимались при выдаче замуж обывательницы в пределах округа или за его пределы: в первом варианте кормленщик получал свадебный убрус, то есть платок, а во втором — выводную куницу, то есть мех…
При подобной системе сборов (поборов!) кормлений и пошлин учесть хотя бы с разумной долей приблизительности годовой доход кормленщика не представлялось ни малейшей возможности. Главным мерилом при этом было непреодолимое желание и стремление пополнить «животы свои до полной сытости». Князь Борис Агафонович, наместник вологодский, заметил как-то в беседе с сыном Алексеем, что, дескать, подкормился на Вологодчине за три-то годика всего-навсего тысяч на десять. Много это или мало? Чтобы выручить на рынке всего один рубль109, крестьянину нужно было бы в то время продать лошадь, или две коровы, или двадцать штук гусей, или десять штук овец, или несколько десятков четвертей ржи, или четверо саней… Обжа110 стоила восемь-десять рублей, дом — два-три рубля, зеркала — по гривне111 штука, аршин бархата полузолотного — полтора рубля, бочка белого французского вина — четыре рубля, драгоценные ожерелья — по двадцать рублей. Молодой княжич скривился в саркастической усмешке
