Джек Линдсей - Подземный гром
Кто-то окликнул меня, я обернулся и увидел молодую женщину с приятным смуглым лицом, оно казалось мне странно знакомым. Это была флейтистка Олимпия, она пригласила меня зайти к ней и выпить глоток вина. Я осмотрел ее лавочку, где продавались недорогие гирлянды, музыкальные инструменты, золотые кольца для женских сосков и где можно было нанять музыкантшу. Мы избегали говорить о бедах, обрушившихся на дом Лукана. Но когда я собрался уходить, она повела меня в комнату, где в нише стоял бронзовый Гений, вынула из ящика змею, стала ее ласкать, и змея обвила ей шею и плечи. Когда она подняла руки, я заметил ее беременность.
— Я праздную здесь день рождения поэта. Мой ребенок тоже будет чтить его память.
Выйдя снова на улицу и глядя на мелькавшие передо мной замкнутые, недовольные лица, я подумал: многие ли еще в Риме помнят Лукана и Сенеку? Потом я с удовольствием подумал, кто дома меня ждет Герма, передо мной всплыло лицо Феникса, его преданные глаза. Идя по улицам Рима, я уже видел каменистые поля и холмы, где в скором времени мне предстояло работать под палящим солнцем. Если я буду снова писать поэмы, что маловероятно, они будут посвящены моей родной земле.
Вскоре я узнал от Марциала о дальнейших отголосках заговора. Тщеславный император был взбешен до глубины души, уязвлен заговором и предоставил Тигеллину и его приспешникам полную свободу действий. Второму дяде Лукана, Галлиону, пришлось покончить самоубийством. Руфрий Криспин, первоначально сосланный на Сардинию, был приговорен к смерти на основании новых обвинений, выдвинутых против него Антистием Сосианом, который, будучи осужденным на изгнание, надеялся таким путем добиться отмены приговора. Двое патрициев были казнены, ибо у них обнаружили гороскоп, составленный товарищем Антистия по ссылке. Жертвами преследований стали бывший претор Минуций Терм и Гай Петроний, друг Сцевина и некогда любимец Нерона. Лукан недолюбливал Петрония и называл его утонченным развратником, а Сцевин считал его самым крупным мыслителем и писателем своего времени. Стоик Тразея Пет был осужден Сенатом на казнь по обвинению в измене. Он не захотел защищаться на суде и ожидал приговора в кругу друзей, обсуждая с ними диалог Сократа о бессмертии души. Его зять Гелвидий Приск и стоик Паконий были сосланы. Бывший проконсул Азии и его дочь были «приговорены к смерти в основном за то, что вопрошали астрологов о судьбе императора. Были также казнены несколько богатых людей среднего сословия: Вулкаций Арарик, Юлий Тугурин, Мунаций Грат, Марций Фест.
— Таков на сегодняшний день список пострадавших. Кого я искренне жалею, так это Гая Петрония, хоть я никогда с ним не встречался. Я читал отрывки из «Сатирикона» и считаю, что твой Сцевин вряд ли преувеличивал его достоинства.
— Я уверен, что многие не имели никакого отношения к заговору. Мне даже не приходилось слышать их имен.
— Не в этом дело. Тебе еще многое предстоит узнать» мой наивный друг. Еще много голов скатятся с плеч, еще не одно запястье будет перерезано, и еще не одно круглое состояние отойдет в казну. Но бросим этот бесплодный разговор. Как вернешься домой, напиши мне подробное письмо, и я буду вознагражден за свои хлопоты. Я имею в виду, что ты напишешь, как ты справляешься со всеми трудностями в Испании. И вообще об Испании.
Спустя два дня я покинул Рим. Два дня пришлось ждать в Остии, но я был этому даже рад. Мы спустились в барке по Тибру. Капитану было по душе, что у нас мало багажа. Ящик с пожитками Феникса и моими вещами, в том числе купленными мной свитками поэм, которые трудно было приобрести в Кордубе, да с платьями Гермы. В последнюю минуту я набрался храбрости, отправился к Гаю Юлию Присциану и обсудил с ним главные деловые вопросы, интересовавшие моего отца и дядю. Этот сердитый человек с плотно сжатыми губами не скрывал своего недовольства и порицания. Мое общество было ему явно неприятно. Он не заикнулся о моих злоключениях, даже не спросил, почему я так долго не появлялся. Я догадывался, что представители власти наводили у него справки о состоянии и общественном положении моего отца. Мы быстро обсудили все дела. Он не проводил меня до дверей и не пожелал доброго пути. Однако я чувствовал себя спокойнее после свидания с ним и уже не так боялся предстоящей встречи с родными. Я решил попросить отца отдать мне обширное поместье в горах в окрестностях Укуб. Там я намеревался поселиться с Гермой и Фениксом и возделывать землю, стараясь непрестанно помнить, что я человек и ничто человеческое мне не чуждо. Я усвоил эту житейскую мудрость, и я сознавал, что не зря прожил последние полгода. Я твердо решил не держать рабов, пользоваться на ферме лишь трудом наемников, с каждым человеком обращаться, как с другом, обладающим равными правами. Насколько это возможно в нашем мире.
Нас провожали только Марциал и Тайсарион. Он дружески обнял меня и обещал отвечать на мои письма. Девушки обнимались, проливая слезы. Феникс зазевался, и его угораздило налететь на тачку со щебнем, ему придавили ногу. На пристани была обычная сутолока, пыль, жара, во все стороны сновали грузчики, перенося товары, прибывшие со всех концов света — от Геркулесовых Столпов до Китая. Разгруженная барка забилась носом под настил причала, и ее никак не удавалось вытащить. Мокрые от пота грузчики снова ее нагрузили, тогда она осела, и удалось ее высвободить; другая барка пострадала — брусок железа сорвался с подъемного блока и проломил ей днище. Конопатчики спешно заделывали пробоину досками, холстом, пенькой и смолой. Доки были значительно расширены, Клавдий превратил Остию в первоклассный порт.
— Чтобы это осуществить, он разорил Путеолы, — добавил Марциал со свойственной ему насмешливой и горькой улыбкой.
На другом берегу реки вставали холмы Яникул и Ватикан, мимо них я проезжал, приближаясь к Риму. У меня щемило сердце, я испытывал смутные сожаления и предложил на прощание выпить вина. Мы зашли в винный погребок «Прыгающий козел». Разговор не клеился.
— Полла как будто оказалась на высоте положения, — заметил Марциал, пока мы вертели в руках кружки или разглядывали намалеванного на стене Приапа, окруженного восхищенными нимфами. — В своем трауре она обрела некое величие. — Он улыбнулся, догадываясь, что я хочу спросить про Цедицию, но не в силах выговорить ее имя. — Что до ее подруги, то она обретается на глухом островке. Но там пасутся козы, и она может питаться жареными осьминогами.
Возле нас какой-то лигуриец жаловался, что в Риме нельзя достать пива.
Расставаясь со мной, Марциал передал мне небольшой свиток с эпиграммами, где стояла надпись: Луцию Кассию Фирму из Кордубы и Укуб.
