Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

На следующий день в шестом часу купе мнимого маркиза де Шамери въехало во двор отеля де Салландрера.

Концепчьона де Салландрера сидела в своей мастерской, окруженная толпой молодых людей и дам.

Рокамболь любезно поклонился этому обществу и подошел к Концепчьоне.

Она бросила на него взгляд, говоривший:

– Боже мой, вы явились так поздно, а мне многое нужно передать вам.

Вскоре приехал дон Хозе в очень мрачном настроении. Начался общий разговор, в котором кто-то коснулся газетного известия об убийстве, совершенном в улице Роше. Рокамболь взял газету и прочел вслух о таинственном убийстве в улице Роше, где довольно верно описывалось убийство кормилицы вместо молодой цыганки.

Во время чтения Рокамболь несколько раз бросал пытливый взгляд на дона Хозе. Он был бледен и с трудом сидел на стуле. Концепчьона заметила это, и в голову ее вкралось подозрение.

Вскоре явился лакей в парадной ливрее и доложил, что подано кушать.

Маркиз де Шамери подал руку Концепчьоне, бледной и трепещущей не менее самого дона Хозе.

– Дама-испанка, о которой идет речь в газете, – прошептал Рокамболь, – есть цыганка Фатима, а человек в одежде мастерового – он! Убитая женщина есть кормилица, убийца – негр; он впотьмах вместо госпожи убил служанку… Наконец, – добавил Рокамболь, когда они входили в столовую, – он отравил и дона Педро, чтобы жениться на вас, и, чтобы устранить последнее препятствие, решился избавиться от своей сообщницы в преступлении.

Рокамболь уселся за столом рядом с Концепчьоной.

– Если вы хотите, чтобы я вас спас, – прошептал он ей во время тостов, – то скройте новую тайну в глубине сердца. В будущую среду вы должны быть на балу у генерала С.

В девять часов дон Хозе вышел или, вернее, выбежал из отеля, так как был крайне расстроен, узнав о непростительной ошибке негра.

Привратник его дома вручил ему письмо. Он сразу узнал почерк Фатимы; она писала:

«Дон Хозе, ты жесток к своей Фатиме: она любила тебя, а ты хотел ее убить, но я прощаю тебя. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в Париже. Прощай, дон Хозе, будь счастлив с той, которая сменила меня в твоем сердце. Не бойся за тайну, так долго связывавшую нас друг с другом. Никто никогда не узнает, что ты отравил своего брата дона Педро. Еще раз прощай навеки.

Фатима».

Дон Хозе изумился содержанию этого письма; сначала он не верил ему, но мало-помалу поверил.

Пробило полночь. Дон Хозе вдруг услышал стук кареты, остановившейся у ворот. Спустя минуту раздался звонок. Дон Хозе сам отпер дверь, так как Цампу он отправил еще с утра.

Вошла дама, закрытая густой вуалью, она быстро направилась в освещенную гостиную.

Это была Банко – его княгиня.

– Здравствуйте, мой друг, – сказала она, – благодарю вас за послушание, ведь Фатима умерла, не правда ли?

– Да.

– Як вам на этот раз только на одну минутку – с просьбой.

– Какой?

– В среду вы пришлете мне два пригласительных билета с пробелом для имени на бал к супруге испанского генерала С. Бал этот будет костюмированный, и маска обязательна.

– Как же вам их доставить?

– В среду я пришлю вам письмо, в котором опишу свой костюм и признаки, по которым вы меня легко узнаете. Отдайте посланному билеты и напишите несколько слов о вашем костюме.

– Хорошо.

Она поцеловала его и побежала к двери. Минуты через две послышался стук отъезжающего экипажа.

В среду вечером отель испанского генерала С. был в полном освещении. Здесь собралась вся парижская и иностранная знать.

Длинная вереница экипажей стояла уже по обеим сторонам улицы.

В одиннадцать часов вечера подъехал к крыльцу экипаж, запряженный четверкой белых, как снег, лошадей.

Из экипажа вышли две дамы в богатых костюмах польских крестьянок.

Одна из них была высокая стройная женщина с золотистыми кудрями. Другая была женщина полная, по-видимому, не первой молодости.

Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.

– Я видела своего отца, – проговорила Банко с детскою радостью.

– Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.

– А где же мой испанец?

– Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?

– Знаю: коричневое домино с зеленым бантом на плече.

– Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.

– Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?

– Будь покойна: твой родитель – твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.

– Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.

В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.

Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.

Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.

Они вышли и сели в наемный купе.

Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал – тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.

Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:

– Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.

Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.

У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.

– Смотри, вот дон Хозе, – сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, – но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.

Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.

Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.

Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.

Раздались звуки оркестра; кадриль началась.

– Ведь это дон Хозе? – спросил он шепотом Концепчьону. – Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.

– Вы хорошо сделали, что приехали, – продолжал он, – так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.

– Боже мой, разве он умрет?

– Да.

– О, пощадите его! – молила молодая испанка. – Я ему прощаю.

Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей: