Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон
И, кроме того, у нее оставалась мать. Оёси во время трагедии находился далеко, в Ако, а без него у несчастной женщины не нашлось ни одного защитника в те ужасные дни после смерти князя Асано. У нее отняли все: дом, привилегии и имущество. Главная жена князя Асано происходила из могущественной семьи, и ее управляющий проследил за тем, чтобы соперницу его хозяйки постигло полное разорение. Мать Кошечки была горда и потому не произнесла ни слова жалобы на несправедливое обращение. Она обрила голову и стала монахиней.
Теперь она и старая няня Кошечки жили в маленьком доме из двух комнат. Их слуги, которые сами остались без работы, заходили навестить свою бывшую госпожу и подметали пустой, без единой травинки двор, наполняли кувшины водой из общественного колодца, приносили ей овощи и небольшие подарки. Кошечка мучилась от стыда за то, что не могла лучше обеспечить мать. Но как куртизанке привлекать покровителей, если не роскошными нарядами, которые совершенно не радовали Кошечку? А еще требовалось дорого и сверхмодно одевать своих учениц. А после того, как Кувшинная Рожа и хозяйка «Карпа» вычитали свою долю из ее заработков, на жизнь оставалось совсем немного.
Когда Кошечка отказалась от предложенного обручения, ко всем унижениям, от которых она страдала, добавился еще и стыд за собственную неблагодарность. Она вспомнила, как Оёси навестил ее в Ёсиваре вскоре после того, как она бежала туда. Он пришел один, переодевшись священником, дабы избежать сплетен.
Их свидание было мучительным. Если бы Оёси заговорил с ней гневно, если бы приказал ей уехать в Киото, она могла бы рассердиться в ответ. Она могла бы стиснуть зубы и холодно глядеть на него немигающим взглядом — в детстве, когда она мерилась силой воли со своей кормилицей, это у нее получалось очень хорошо. Но Оёси, разумеется, не дал ей такой возможности.
За все годы, что Оёси Кураносукэ был ее сэнсэем, то есть наставником в воинском мастерстве, княжна Асано никогда не видела, чтобы он потерял самообладание. Она вспомнила теперь, каким спокойным голосом — таким знакомым, — советник просил ее подумать о чести семьи. Он просил ее выполнить долг единственной дочери князя Асано — родить сыновей, которые молились бы за его душу и продолжили бы знатный род и эти молитвы на много поколений. Долг Кошечки перед обоими родителями — мертвым отцом и живой матерью — был самой мучительной частью ее колебаний.
Кошечке не хватило сил взглянуть Оёси в глаза. Опустив голову, она прошептала: «Я не согласна». Вечерние тени сгущались вокруг них в большой пустой приемной комнате «Карпа», а они сидели молча, оба в ловушке трагических обстоятельств, которые были сильнее их.
Кошечка почувствовала, что к общему грузу горя добавилась еще одна печаль. Оёси всегда казался ей непобедимым и неспособным на ошибку. Он всегда мог справиться с любой ситуацией. Но когда вспыхнула та ссора, он управлял поместьями семьи Асано в Ако, в ста пятидесяти пяти ри на юго-запад от Эдо.
Конечно, он не сумел бы сам помешать поединку. Но Оёси знал, как бережлив его господин и что за человек Кира. Он должен был предвидеть требования церемониймейстера и отказ Асано. Должен был повелеть советникам князя Ако, чтобы те послали Кире щедрые подарки — если понадобится, даже втайне от своего господина. Но он не сделал этого. И избавить от нужды женщину, которая была самой большой любовью его господина, Оёси тоже не смог. Он платил долги. Он выдал большие пособия тремстам двадцати бывшим слугам семьи Ако-Асано и их семьям, чье будущее теперь поглотила тьма. Он давал взятки чиновникам, пытаясь восстановить имя семьи Асано. На эти пенсии и хлопоты ушли почти все доходы, получаемые с поместья. А теперь он даже не сумел обеспечить будущее единственной дочери своего господина. Князь Асано любил Золотую Сливу и хотел сделать ее своей наследницей. Перед главным советником покойного князя сидела девочка, которую Оёси учил с тех пор, как она выросла настолько, что смогла взять в крошечные ручки маленькую нагинату — японскую алебарду, оружие, с лезвием как у меча и длинным древком. И теперь она бросала ему вызов. Оёси знал, что его ученица мысленно упрекает его не только за то, что он допустил смерть ее отца, но и за то, что он отдал замок их семьи в Ако сёгунским чиновникам без боя. Знал, что она считает его трусом, поскольку он не только не отомстил за своего господина, но даже не последовал за ним, совершив сэппуку, ритуальное самоубийство. В его случае — харакири.
Советнику казалось, что звук несказанных слов, покрывавших его позором, отдается от стен и едва заметно вибрирует в этой комнате, как свет фонаря в ее полумраке. Он встал, поклонился низко, даже немного ниже, чем полагалось, и ушел. Его удаляющаяся фигура расплывалась перед глазами Кошечки, потому что в них стояли слезы: она увидела, что ее учитель уже стар. Он выглядел побежденным. Униженным.
Теперь, слушая Ситисабуро, Кошечка вспомнила все это. Ее лицо пылало, а в ушах стоял звон от усталости и стыда.
— Вы слышали какие-нибудь последние новости? — Спокойный голос Кошечки ничем не выдавал ее чувств. Плавным изящным движением она поставила маленькую чашечку на поднос.
— Дитя мое, я знаю лишь то, что известно всему Эдо.
Ситисабуро вынул лакированные старинные счеты из кучи вещей, лежавших в беспорядке на ближайшей к нему полке, и в полной тишине пощелкал костяшками, двигая их пухлым указательным пальцем так, словно мог количественно оценить трагедию собеседницы. Словно мог сложить и вычесть все предательства, смерти, горести человека и найти подходящий ответ.
— Вы, наверно, уже слышали, что младший брат вашего отца сослан в Хиросиму к своему двоюродному брату, который живет там?
— Да. — Кошечка понимала скрытый смысл этого распоряжения: через год после смерти князя Асано сёгун наконец решил вычеркнуть имя Ако-Асано из списка своих даймё, то есть князей. Необходимость мстить Кире больше не висит над дядей, ибо он теперь в любом случае не имеет надежды унаследовать титул брата. Но что за печаль, ведь даже Оёси и бывшие слуги князя Ако ничего не предприняли для того, чтобы восстановить честь своего покойного господина.
Ситисабуро задумался
