Двойник с того света - Иван Иванович Любенко

хотя там никто не ходит. Да это и невозможно – колючий крыжовник давно никто не обрезал, и он стоит стеной, занимая всё пространство. Но я видел небольшую железную трубу, выходящую из одного из трёх подвальных окошек. Значит, есть небольшая печь, и, скорее всего, чугунная. Видимо, затворница содержится именно там. Кроме того, подвал имеет вентиляционную вытяжку, проходящую рядом с печной трубой, выходящей на крышу. Вот потому-то мне и показалось, что голос раздавался из трубы, а на самом деле – из вытяжки. Каменная русская печь устроена на первом этаже. Моя мансарда никак не отапливается. Тут живут только летом. Получается, что при строительстве дома не предусматривалось отопление подвала, а для того, чтобы не было сырости, была устроена лишь вентиляция. Но позже вдруг решили подвал отапливать. Можно предположить, что внутри установили чугунную печь, а металлическую трубу вывели в окно. Возникает вопрос: зачем хозяйке, живущей в одиночестве, отапливать не только первый этаж, но и подвал? Ответ напрашивается сам собой: в подвале кто-то есть, и печь сделали специально для этого человека. Понятное дело, что я больше не засну. Буду продолжать переживать… А где гарантия того, что, боясь огласки, эта старая ведьма не прикончит жертву к утру? Стало быть, надобно прямо сейчас собираться и идти в полицию, и чем скорее, тем лучше. Захотят они обыскивать дом или нет – это уже будет на их совести. Моё дело – заявить о том, что в данный момент на Еленинской, 14 совершается самое настоящее преступление».

Клим затушил папиросу и оделся. Разложив на столе карту Ораниенбаума, он отыскал местонахождение полицейского управления на Дворцовском проспекте и начал тихо спускаться по лестнице, но половицы ступенек предательски заскрипели.

– Куда это вы собрались, Клим Пантелеевич? – раздался знакомый голос за спиной.

– Что-то не спится. Хочу прогуляться.

– Так ведь ночь на дворе.

– Ночь-то белая, светло, как днём. Прекрасно.

– Разве в Петербурге на белые ночи не насмотрелись?

– Красотой налюбоваться невозможно.

– Третьего дня, говорят, на Владимирской, неподалёку от стрелковой школы[29], нашли труп дачника. Зарезали бедолагу и обобрали. Тоже по ночам гулял, – донеслось ему вслед. – Остерегайтесь…

Оказавшись на улице, Ардашев облегчённо вздохнул. Не слышно было ни стука копыт экипажа, ни лошадиного ржания. Из далека доносился паровозный гудок, лаяли собаки и зловеще кричала сова. Пахло морем. В направлении Финского залива студент и зашагал.

В любом русском городе пожарная команда всегда подчинялась полицмейстеру и, как правило, находилась рядом с полицейским управлением[30], поэтому, глядя на возвышавшуюся вдали пожарную каланчу, Ардашеву было понятно, в какую сторону идти.

Полицейское управление, расположенное в здании присутственных мест, охранял городовой. Он провёл Ардашева к дежурному. Полицейский пил чай. Клим первым делом протянул паспорт, увольнительное удостоверение и объяснил, что его хозяйка – Прасковья Никаноровна Телешова – насильно удерживает в подвале какую-то женщину, которая находится на грани жизни и смерти и потому просит помощи. Любое промедление приведёт к гибели человека, и тогда вся ответственность за смерть несчастной ляжет не только на виновницу её заточения, но и на полицейского, никак не отреагировавшего на устное заявление.

– Вы меня, сударь, не стращайте. Пуганые мы и стреляные, – проворчал помощник пристава первого участка. – Я пошлю с вами городового. Поедите на полицейской коляске. Он осмотрит дом. Но сначала извольте написать всё то, о чём вы рассказали. Таков порядок. Прошу.

Не прошло и десяти минут, как студент протянул исписанный лист бумаги. А ещё через четверть часа полицейская пролётка остановилась у дома под номером 14 по Еленинской улице.

Занавеска на окне ожила, и Ардашев понял, что хозяйка не спит. Она и возникла перед городовым, едва он открыл входную дверь.

– Полиция? – удивилась Телешова. – Что вам угодно?

– Прасковья Никаноровна, это я обратился в полицию. Откройте нам подвал и покажите, кого вы там держите.

– Это с какого резону? – возмутилась старуха. – Да и нет там никого, окромя крыс. Травлю окаянных, да всё никак извести не могу.

– Тогда и вопросов к вам никаких не имеется, – миролюбиво заметил городовой. – Я обследую помещение и, если всё так, как вы сказали, тотчас удалюсь. Свечу только не забудьте прихватить.

– А ежели я ключ не найду?

– Тогда я выломаю дверь, – также спокойно пригрозил полицейский.

– Ладно, идём, – пожала плечами хозяйка. Она принесла керосиновую лампу и спустилась вниз по ступенькам.

Подвальная дверь была закрыта на простой крючок. Никакого замка не было.

– Что ж, милости прошу, – указала старуха, освещая пространство лампой, хотя свет итак проникал через небольшие оконца. – Вон бочка с солёной капустой, рядом – чан с мочёными яблоками, ящик с картошкой. Она, как видите, вся проросла, перебрать не успела. На полках банки с вареньем. Нет тут никого. Не верите – пройдите и сами убедитесь.

– Стало быть, ваш квартирант зазря шум поднял, – окидывая студента укоризненным взглядом, выговорил городовой. – Вы уж не серчайте. Служба у нас такая. Наше дело на любое прошение ответить. Бывайте.

– А где печь? – осведомился Ардашев.

– Какая ещё печь? – пробормотала Телешова.

– Та, от которой труба наверх выведена?

– Какая ещё труба? – удивилась старуха.

– Нас завели в ту часть подвала, которая не отапливается. Здесь и оконца, как видите, не забиты. А есть и другая часть – с глухо заколоченными окнами и трубой от чугунной печи. И туда должна вести другая дверь, – горячо выговорил студент.

– И где же она? – недоумённо пожал плечами городовой.

– Разрешите лампу? – попросил Клим и, взяв её, вышел на площадку. Он принялся освещать стены и вдруг заметил в самом тёмном углу забеленную известью дверь с внутренним английским замком. Она почти не выделялась на фоне стены. – А тут что? Извольте открыть, – велел студент.

– Ничего там интересного нет, – зло выговорила Телешова. – Там чуланчик. Хлам разный. Уж поверьте. Ключ давно потерян. А дверь ломать жалко.

– Я шутковать не намерен, – твёрдо выговорил полицейский. – Вы немедля дадите мне лом али топор. И я взломаю замок. Вот тогда и углядим, кто прав: вы или ваш квартирант.

– Ладно, я сама отворю, – порывшись в кармане передника, согласилась Прасковья Никаноровна. – Только вы не пужайтесь, там сестра моя старшая, она умопомешанная. Я за ней приглядываю. Но она буйная, потому её никому и не показываю.

Петли были хорошо смазаны, и дверь открылась без скрипа.

Перед глазами вошедших предстала каморка шириной в две сажени и такой же длины. В углу стояла маленькая железная печь. Стены были обиты мягкой материей, чтобы не пропускать звук. Свет едва проникал через щели в досках, которыми были заколочены оконца, расположенные у самого потолка.