Казанова в Петербурге - Галина Грушина
— Господин Ринальди, сюда! — обрадовался кавалер. Втолкнув его к себе, он гордо указал на закутанную в одеяло девушку, пристроившуюся на диване:
— Взгляните на мою покупку. Художник, вы оцените ее. И он отнял от Заиры одеяло. Та не сопротивлялась. Кроткая и покорная, она не сопротивлялась ничему. В молчании оба итальянца уставились на нее.
— Кожа белая, как северный снег. А поглядите на косу… Встречали вы у себя в Неаполе такую? В навозной куче я отыскал жемчужину, — ликовал кавалер.
— Она божественна, — подтвердил Ринальди.
— На вилле Боргезе я видел античную Психею. Заира — ее подобие.
Ринальди согласился:
— Ей не хватает крылышек.
Архитектор явно завидовал. Он сидел в Петербурге уже пятнадцать лет, работал как вол и ничего, кроме денег, не имел, никаких радостей. А этот венецианский пройдоха, едва приехав, отхватил такой кусочек!
Пока чинили кровать, кавалер привел себя в порядок и, пожелав спуститься с Заирой вниз, обнаружил, что той нечего надеть. Быстро составив список необходимых предметов, он отправил Ганса в ближайшую лавочку с требованием привести купца с товаром. Покупки были совершены прямо в номере. Заира обзавелась недорогим, но приличным европейским платьем. Правда, кошелек кавалера несколько пострадал, но в ближайшее время он надеялся пополнить его у Баумбаха. Он собственноручно одел Заиру: она понятия не имела, что такое корсет и зачем панталоны: попыталась накинуть их на плечи вместо косынки. Увидев Заиру, одетой по моде, он пришел в восхищение. Это порождение северных болот, азиатка, татарка была в кринолине ничуть не хуже французской маркизы. Неуверенно покачиваясь на каблучках, уцепившись одной рукой за его локоть, а другою прикрывая обнаженную грудь, она спустилась вниз, вызвав всеобщее любопытство обитателей «Золотого якоря». Кавалер ликовал.
— Взгляните только, как она преобразилась! — поделился он своим удивлением с Ринальди.
— Современная мода милостива к мужчинам: она позволяет видеть почти всю грудь дамы, — пошутил тот.
— Я бы не отказался видеть и дамские ножки, — развеселился кавалер.
Архитектор отмахнулся:
— До такого бесстыдства, надеюсь, дело не дойдет. Женщины не позволят.
Пока кавалер разговаривал с архитектором, Заиру окружили любопытствующие служанки.
— Откуда ты взялась?
— Звать-то тебя как?
— Счастливица!
— Богатого иностранца отхватила.
— Вся в заграничном!
Щупая бантики и оборочки на ее платье, они исходили завистью.
Ты бы шепнула своему барину, что он у нас в людской всем девкам по душе.
Дожидайся! — разозлилась Заира. — С какой стати? Да и как я шепну? Он по-нашему ни в зуб ногой.
— Значит, молча любитесь?
Подумав, Заира не стала кривить душой:
— Нет, он все время что-то лопочет и каркает. Кара, кара…
— Каркает? И не дерется?
— Пока нет.
— Ох, повезло тебе, девонька! Счастливая ты… Возможно, Заира подумала, что если это счастье, то дома ей было привольней и лучше; правда, носить приходилось всякую рвань. А нынче на ней платье, как на барыне. Что ж, ради этого можно и счастье перетерпеть. И она спросила, ееть ли тут зеркало.
Увидев свое отражение, девушка пришла в восторг и от радости закружилась по комнате, раздувая юбку. Собственная красота удивила ее. Она даже не сразу заметила вошедших кавалера и Ринальди.
— Какова моя Заира? — гордо осведомился кавалер, любуясь девушкой. — Ей пока не хватает манер, но я не пожалею усилий, чтобы превратить в бриллиант сей неотшлифованный алмаз.
По выражению лица своего владыки Заира поняла, что он ее хвалит, и, засмеявшись, в порыве благодарности бросилась ему на шею.
— Поздравляю вас, — развел руками архитектор.
ГРАФ ПАНИН
Не менее сильно, чем женщин, кавалер любил азартные игры, в которые и погрузился, едва любовный угар прошел. У московитов настали какие-то праздники, они принялись кататься на тройках, распевать песни, спускаться на санках с гор, много есть, еще больше пить и драться на кулачках, окрашивая снег кровью из разбитых носов. Давно было пора нанести визит графу Панину, Заира просилась в баню, — но кавалер не в силах был оторваться от игорного стола у Баумбаха, то сильно проигрывая, то вдруг возвращая свое назад с лихвой. Если бы не мысль об Орлове, он, возможно, не скоро бы нашел силы оторваться от погони за карточной Фортуной. «Опять я медлю, размениваясь на мелочь, — подосадовал он. — Императрица, дивная женщина! Одному любовнику — польскую корону, другому — надежду на российскую. Под ее властью остается еще много царств, герцогств и княжеств. Пусть сделает меня королем эскимосов, я согласен. Разве голова Джакомо Казановы в меньшей степени заслуживает короны, чем безмозглые головы Орлова и Понятовского?»
Заире он сказал, что сведет ее в баню, как только освободится — через толмача, пригожего малого, немного говорившего по-французски, которого он нанял в услужение по рекомендации герра Бауэра; звали парня Акиндином, однако кавалер использовал обращение «казак». Успокоив возлюбленную, он отправился к Панину.
Никита Иванович Панин был очень важным вельможей, и, чтобы его очаровать, кавалер блеснул самой утонченной обходительностью. Воспитатель наследника и глава Коллегии иностранных дел был не очень молод, невзрачен, невелик ростом, немодно одет, однако что-то в его взгляде — быстром, внимательном, насмешливом — насторожило и даже сковало кавалера.
— Княгиня Дашкова говорила мне о вас, — сказал вельможа по-французски. — Как я понял, вы ищете место в России.
Кавалер поморщился: уж слишком прямолинейно, — но ответил мягко и с поклоном:
— Ваша светлость, я был бы счастлив поступить на русскую службу, чтобы преданно служить великой государыне, желание увидеть которую и привело меня в Россию.
— Но в качестве кого? — перебил вельможа. Кавалер снова поморщился: весьма бесцеремонно.
— Я слышал, что Россия собирается воевать с Турцией и нуждается в опытных военных…
— В каком вы чине и где служили? — снова перебил Панин. Увы, кавалер не поднялся выше прапорщика, да и служил-то всего несколько месяцев, совершенствуясь главным образом в карточной игре. Он не счел нужным сообщить эти подробности.
— Я скорее финансист, литератор, немного инженер…
— Гм! — сказал вельможа. — Как известно, у нас действует Табель о рангах. Вряд ли, будучи в возрасте, вы захотите начать с нижних чинов.
Поняв, что с Паниным надо говорить напрямик, кавалер так и поступил:
— Главная цель моего приезда в Петербург не столько место, сколько лицезрение императрицы, слава о которой дошла до самых удаленных уголков Европы. Не могли бы вы, ваша светлость, оказать покровительство чужестранцу и помочь ему быть представленным ко двору?
Панин мерил его насмешливым
