Кэрри Гринберг - Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании
У одной витрины она задержалась надолго. Здесь были выставлены очаровательные дамские мелочи – гребни из слоновой кости, шляпные булавки, украшенные жемчугом, кружевные перчатки, которые покрывали руки изморозью, целый выводок брошек, золотые наперстки, кошельки. В центре возлежал самый роскошный веер, который ей когда-либо доводилось видеть. Страусовые перья, подкрашенные розовым, были прикреплены к изящной перламутровой ручке. Казалось, перья слегка шевелятся, подзывая Гизелу – потрогай меня, возьми меня, владей мною.
О том, чтобы купить его на свои деньги, не было и речи. О том, чтобы попросить подарок у герра Штайнберга, тоже думать не хотелось. Он, конечно, купит, даже с удовольствием, но вот папу это вряд ли обрадует. Принимать подарки от буржуазии – это нехорошо, не по-феодальному. Вздохнув, Гизела отошла от витрины и только тогда заметила, что все это время Берта наблюдала за ней издали. В глазах у девочки сияло непонятное, а оттого и неприятное торжество.
На следующий день Гизела вприпрыжку вбежала в Зеленую Гостиную, где Эвике приготовилась чистить ковер и уже рассыпала по нему чайную заварку.
– Фройляйн Гизела? Разве вы не у себя?
– Нет, а что такое?
– Я только что видела, как фройляйн Штайнберг входила в вашу комнату. Думала, вы ее позвали. Уж не пришла ли она слямзить чего-нибудь? – девочка всплеснула руками, но затем добавила простодушно. – Хотя, ей-то, что у нас воровать?
Развернувшись на месте, Гизела взлетела по парадной лестнице со скрипучими перилами, пробежала мимо доспехов, в которых гнездились совы, и оказалась у двери в свою спальню. Там она прильнула к замочной скважине, ожидая увидеть, как Берта разбрасывает по комнате скорпионов. Но, злодейка сидела на кровати, комкая подушку. На ЕЕ кровати, комкая ЕЕ подушку. Затем встала и деловито прошлась, окидывая обстановку хозяйским взглядом. Видимо, уже решала, как расставит мебель, когда выживет Гизелу из замка. Переместилась к шкафу, распахнула его, начала перебирать платья. Точнее, все три платья, так что процедура была недолгой. Одно из них Берта приложила к себе и покрутилась у зеркала. Закрыв шкаф, она приступила к исследованию шифоньера – открывала ящики, знакомилась с их содержимым, а потом достала что-то из кармана, что-то яркое…
Решив, что Берте хватило времени для самооговора, Гизела фон Лютценземмерн картинно распахнула дверь.
– Что. Ты. Делаешь. В. Моей. Спальне?
От неожиданности нахалка вздрогнула, и к ногам Гизелы упал веер. Тот самый, с розовыми перьями и ручкой, инкрустированной перламутром.
Девочки посмотрели на веер. Друг на друга. И снова на веер.
– Вчера ты заметила, что он мне понравился. Ты… ты специально его купила и пришла сюда похвастаться! – воскликнула Гизела, которой вдруг открылась вся порочность человеческой природы. – Это же так подло.
– Не помешаю?
Привлеченный криками, в дверь постучался граф фон Лютценземмерн. Он сразу же заметил инородное тело на полу.
– Какая оригинальная вещица, – сказал граф вежливо, но с оттенком снисходительности. – Это отец тебе купил?
Берта подняла веер и несколько раз обмахнулась, будто слепней отгоняла.
– Да.
– Герр Штайнберг не находит, что юным особам рано еще иметь дорогие украшения?
– Отец хочет, чтобы я стала настоящей леди. А у настоящей леди должно быть много красивых вещей, чтоб ее издалека было заметно.
– Ну-ну. Только помимо красивых вещей, у леди должны быть и другие отличительные черты – например, доброта, сдержанность, и достоинство. Так ведь, Гизи?
Та кротко кивнула. Правда, сейчас ее Доброта, Сдержанность, и Достоинство оживленно обсуждали, как бы сломать Берте шею, инсценировав несчастный случай.
– Я оставлю вас. Играйте, девочки.
– Хорошо, папочка! – промурлыкала Гизела и повернулась к Берте, не меняя выражения лица.
– Уходи отсюда, Берта Штайнберг, – улыбаясь все так же ласково, сказала она. – И никогда не возвращайся в мою жизнь.
Из-за двери она услышала, как поверженная врагиня хлюпает носом. Гизела ожидала прилив радости, но он задержался в пути, а потом и вовсе не соблаговолил появиться.
Но и в тот раз Берта не убралась из ее жизни. А через несколько лет жизнь без Берты вообще казалась недостижимой мечтой, потому что теперь Гизела была помолвлена с Леонардом. Что ж, пусть так. Странности Леонарда компенсировались его богатством, а также полным неумением обращаться с оным.
Идеальный муж. Главное, держаться поближе к его деньгам и подальше от него самого.
А в прошлом году в их жизнь ворвались вампиры, и ничто уже не было прежним. Но даже несмотря на разницу в экзистенциальном статусе, Берта продолжала над ней издеваться. Исчезновение прямо перед Балом стало завершающим штрихом на батальном полотне. Скандалище будет, какого не видывали ни свет, ни тьма! Ведь Бал задумывался как торжество в честь двойной свадьбы. Двойной! Гизела представила себе Парадную Залу, битком набитую вампирами. Страшно и подумать, что они сделают, когда не досчитаются одной невесты.
* * *После аудиенции с виконтессой, Уолтер вернулся в свою комнату, где и намеревался просидеть до рассвета. Но каждую секунду ждать подвоха от вампиров все же лучше, чем прозябать в конторе. Более того, прочитав «Божественную Комедию» Данте, Уолтер удивился, что в аду не оказалось круга, где грешники были бы прикованы к пыльным бюро, заваленным бумагами тридцатилетней давности. Счастливчики! Им не приходилось выслушивать показания о том, как соседская курица злокозненно пробралась в чужой огород, дабы нанести ущерб грядке с клубникой. Они не присутствовали на тяжбе, которая тянулась еще со времен Эдуарда Исповедника. Иными словами, ад был курортом по сравнению с жизнью помощника стряпчего.
И ничего нельзя поделать! Он был обречен с рождения. Уже тогда ему всучили сценарий, где были расписаны все его действия на годы вперед. Начать карьеру с простого клерка, а к тридцати самому стать адвокатом. Достигнув веса в обществе, озаботиться покупкой дома – с гостиной, и несколькими спальнями, и детской на третьем этаже, и кухней под лестницей – а когда гнездышко будет свито, отыскать достойную миссис. Уолтер уже представлял ее соломенные волосы с прямым пробором и ручки, благонравно сложенные на коленях. Указательный палец она всегда держит между страницами молитвенника. Уолтера она будет любовно называть «мистер С».
У них будет как минимум семеро детей, из которых хотя бы пятеро доживут до совершеннолетия. Летом вся семья будет выезжать на море, в тот же Рамсгейт или Брайтон. Иногда они будут давать званые обеды, приглашая коллег мистера Стивенса и дам, вместе с которыми миссис Стивенс занимается благотворительностью. А когда мистер Стивенс, уже белобородый патриарх, переживший свою жену, возляжет на смертном одре в окружении детей, внуков и правнуков, он оглянется на длинную, полную свершений жизнь и скажет:
