Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда
Все это было ужасной правдой.
— Чего вы хотите? — оборвал его Джон хрипло, едва сдерживая слезы.
Он не опроверг ни одно из утверждений Бриджмена, собственным молчанием подтверждая правильность его умозаключений. Тот вскинул брови и ответил с улыбкой:
— Ничего такого, что было бы вам неприятно, Джон, если позволите мне вас так называть, пока не узнаю ваше подлинное имя. И меньше всего я хочу отбить у вас аппетит, что крайне огорчило бы моего повара, приготовившего нам превосходную говядину с корочкой.
— Откуда такая участливость? Вы же не Христос!
— Нет, конечно, вы сами в этом убедитесь, — ответил Бриджмен, опять улыбнувшись. — Видите ли, Джон, мне пятьдесят лет. В этом возрасте мужчина или женщина, если не имеют потомства, начинают сокрушаться о том, что им некому передать свое истинное богатство — жизненный опыт. Случай поставил вас на моем пути, как и меня на вашем.
Он пристально посмотрел на Джона. Взглядом прямым и печальным. Юноша нахмурился. Ему очень хотелось поверить этому объяснению. И он в него почти верил. Он так устал без конца остерегаться всего и всех.
Он вздрогнул, когда Бриджмен позвонил в стоявший у него под рукой колокольчик.
— Бенедикт, — громко объявил англичанин подошедшему слуге, — думаю, мы проголодались.
Поворот был столь неожиданным, что Джон рассмеялся, восхищенный самоуверенностью хозяина дома.
— Вот видите, — сказал тот, — понятливость — лучшее в мире средство для поднятия аппетита.
Впервые за свои семнадцать лет Джон Таллис, бывший Винсент Дрейк, бывший Висентино де ла Феи, почувствовал, что к нему относятся с уважением.
Салат из репы с ветчиной послужил неплохой разминкой перед запеченной говядиной, тающей во рту.
Впервые за долгое время Джон Таллис спал в эту ночь сном праведника. Тем не менее заснул он не сразу. Закрыв дверь на задвижку и задув свечу, он еще не один час перебирал в уме каждый миг, каждое сказанное этим вечером слово, пытаясь обнаружить хоть малейший признак лицемерия. Но тщетно. Потом услышал сквозь стены, как настенные часы отбивают полночь, и в конце концов забылся сном.
8. СМОТРИТЕ, СОЛОМОН, СМОТРИТЕ…
Прошла неделя, приглушив недавние страхи и невзгоды Джона Таллиса, казавшиеся ему теперь совсем далекими. Он видел Соломона Бриджмена каждый день за завтраком и за обедом, но то ли из лукавства, то ли будучи очень мудрым, негоциант не задал своему гостю ни одного вопроса о его прошлом, хоть и явно драматическом, раз оно толкнуло его покинуть Новый Свет. Казалось, он довольствовался собственными умозаключениями, наверняка благодушно полагая, что язык молодого человека развяжется сам собой.
Вопреки своей юношеской беззаботности, Джон и сам догадывался, что в конце концов не устоит перед такой добротой. Правда, он еще не знал, когда и как это произойдет, а пока прогуливался по Лондону и по парку, постепенно овладевал английским и размышлял о своем благодетеле. Поскольку Бриджмен, несомненно, был архангелом, извлекшим его из тьмы. Но Джон даже смутно не представлял себе, как сложатся их дальнейшие отношения. Останется ли он и дальше на Бромптон-роуд, где о нем заботились и чуть ли не баловали? Но Джон так и не узнал подлинных намерений своего гостеприимна, и еще менее — какой опыт тот намеревался ему передать.
На восьмой вечер, за ужином, Джон сказал Бриджмену:
— Сэр, у меня чувство, что я злоупотребляю вашей добротой. Мне было бы не так неловко, если бы я смог быть вам чем-то полезен.
— А вы и можете, — ответил Бриджмен. — Я был бы рад иметь помощника в моих делах. А заодно и обучить вас тому, как делаются дела в этом мире. И коли так, можете звать меня просто Соломоном.
Потом они сошлись на том, что фамилия Таллис не слишком уместна, и Бриджмен предложил Джону назваться Яном Хендриксом, голландцем, что могло бы оправдать его иностранный акцент. И Ян перестал таскать с собой повсюду ларец, найдя в своих покоях надежный тайник — вазу Боргезе на большом каменном постаменте между двумя окнами. Даже самому дотошному слуге не пришло бы в голову заглянуть туда.
— Для начала я буду платить вам жалованье младшего клерка, — сказал Бриджмен, — то есть десять фунтов в месяц.
— Я был бы этим очень польщен, — ответил Ян, но не смог подавить улыбку.
— Почему вы улыбаетесь?
— От удовольствия, Соломон.
Но после ужина, когда они допивали бутылку кларета, начатую за столом, Бриджмен в первый раз спросил у новоявленного Яна Хендрикса:
— А что вы храните в той сумке, которую не выпускали из рук в первые дни?
Вопрос был прямой. Последовало молчание. Ян покраснел. Он предчувствовал, что час откровений пробил.
— Соломон, вы мне сказали как-то вечером, что нет в мире человека, которому я мог бы доверять больше, чем вам.
— В самом деле. Не знаю, правда, должно ли это меня огорчать или радовать.
— Ваши слова по-прежнему в силе?
— Это верно так же, как и то, что они вышли из моих уст.
— Какими бы ни были обстоятельства?
— Не могу представить себе обстоятельства, которые побудили бы меня отречься от них.
— В чем бы я вам ни признался?
Ян Хендрикс вопросительно посмотрел на Соломона Бриджмена. Тот был заинтригован.
— Ян, — сказал он наконец, — со времени нашей встречи я не перестаю думать, что тайна, которую вы носите в себе, слишком тяжела для вас. Может быть, вы согласитесь снять с себя эту ношу. Но какою бы она ни оказалась, будьте уверены, что мое расположение к вам не изменится. Несмотря на то что меня зовут Соломон, я не сужу. Судить вправе один только Бог.
— Что ж, я подвергну вас испытанию, Соломон, — откликнулся Ян со всем пылом юности. — Но то, что вы увидите, должно остаться между нами.
Он встал и направился в свои покои. Через некоторое время вернулся. Слуги ушли. Ян Хендрикс положил мешок на пол, достал оттуда ларец, поставил его на стол и открыл ключом, с которым не расставался.
Вынул оттуда сначала изумруды, самый большой из которых, еще необработанный, был величиной с кулак. Затем рубины. Фигурки из варварского золота, украшенные каменьями. Другие камни, поменьше, но столь же удивительные, среди которых имелись большой звездчатый сапфир и опаловое яйцо.
— Смотрите, Соломон, — воскликнул юноша, показывая пальцем на груду золотых монет на дне. — Смотрите!
Бриджмену хватило одного взгляда, чтобы оценить непомерность сокровища. Разумеется, он разволновался, одним духом осушил свой бокал и вновь наполнил его. Взял в руки большой изумруд, повертел в руках и положил обратно. Потом рассмотрел другие камни, извлек золотой португальский райе, поднес поближе к глазам, прикинул вес, чтобы удостовериться в его подлинности, и бросил обратно в ларец. Затем наполнил бокал Яна Хендрикса.
