Олеся Луконина - Чёрная маркиза
Уютом собственного дома, который, если когда-то и был у них, то лишь в далёком-далёком детстве.
Вскоре на столе перед ними дымились тарелки с мясом и бататом, стояли изящные фарфоровые соусники и столовые приборы, а в бокалы лилось красное душистое вино.
— Как там «Маркиза»? — коротко осведомился Дидье чуть дрогнувшим голосом, присаживаясь напротив.
Грир пристально глянул на него, уже в открытую, и так же коротко ответил:
— В Шанхае.
И после паузы добавил с усмешкой:
— Целы твои обормоты, как и сама посудина.
— Tres bien, — облегчённо сказал Дидье, поерошив ладонью густые вихры на затылке. — Хорошо.
— Беспокоился, что я их укокошил, что ли? — прищурился капитан.
Дидье наконец рассмеялся:
— Не-а.
— И зря, — хмыкнул Грир, отпивая из бокала.
Чёрт возьми, он был доволен своим трактиром, то есть трактиром Тиш. Здесь было тепло, светло, уютно, в камине, о котором всегда мечтала Маркиза, трещали смолистые поленья, около камина заманчиво покачивались два плетёных кресла…
Подумав, капитан «Разящего» пересел в одно из них и с удовольствием вытянул длинные ноги.
На каминной полке исправно тикали часы и дремал толстый полосатый кошак, а в углу стояла корзинка с ярким вязаньем.
Вино в бокале было ароматным, как райский сад, мясо с приправами таяло во рту.
Гриру нравилось здесь решительно всё.
Не нравился ему только вид чертяки Дидье. И, судя по встревоженным глазам Морана, ему — тоже.
— Зря не беспокоишься, — кашлянув, хмуро повторил Грир. — Я б давно прибил бы этих засранцев, да рука не подымается.
Дидье опять расхохотался и живо спросил:
— Чего они последним-то изобрели?
— Когда «Маркиза» ещё не ушла в Шанхай, — прыснул и Моран, — они с мостика до трюма друг другу через мембраны и трубу орали.
— Nombril de Belzebuth! Я б им такое поорал! — ещё пуще захохотал Дидье, блеснув глазами. — А зачем «Маркиза» пошла в Шанхай?
— Дела, — отрезал Грир, сдвигая брови. — Где Тиш?
Ему с порога стало ясно, что хозяйка отсутствовала в трактире, а не просто крепко заснула наверху, не замечая прихода гостей.
Взгляд бывшего старпома «Маркизы» стал непроницаемым.
— В Порт-Ройяле. Прикупает кое-что, — небрежно сообщил он.
— Ясно, — прошептал Моран и прикусил губу.
Гриру тоже было всё ясно.
Прикончит парня, дура.
Ну почему же все бабы такие дуры?! Даже лучшие из них.
Дидье спокойно подлил в бокалы ещё вина.
— Выпей с нами, — ровно предложил Грир, но тот лишь отрицательно мотнул головой и непреклонно проронил:
— Ни к чему. Не люблю я этого дела, правда. Мне и без того весело.
— Да уж, весело тебе, вижу, — пробормотал Грир, вновь встречаясь взглядом с Мораном.
Доев всё, они одновременно поднялись из-за стола. Поднялся и Дидье:
— Я вам покажу комнаты, — с улыбкой сказал он.
— Нет, — подумав, отрезал Грир, — мы, пожалуй, вернёмся на «Разящий». Нам тоже надо побыстрее в Порт-Ройял. Случится тебе там быть — поищи нас в «Трёх бочках», мы там задержимся. Передай Тиш, что мы приходили, — он чуть усмехнулся, — и остались довольны.
— Ну вот, nombril de Belzebuth! — искреннее огорчился Дидье. — Я думал, вы погостите хоть пару дней!
Моран порывисто обнял его, а Грир похлопал по спине.
— Вот тебе и Вельзевул, — буркнул Грир, закрывая за собой дверь «Калиенте».
На душе у него было скверно.
* * *Проводив гостей, Дидье не стал подыматься в спальню, а растянулся прямо на ковре у камина, закинув руки за голову.
Ему не хотелось возвращаться в спальню, где всё дышало Маркизой.
Летицией Ламберт.
Тиш.
Которая сейчас лежала в объятиях какого-то очередного заезжего аристократа, тоже то ли маркиза, то ли баронета, то ли просто авантюриста с голубой кровью — Дидье было наплевать, кто он там такой, он даже имени его не запомнил, когда тот напыщенно произнёс свой титул, ввалившись неделю назад в трактир.
Дидье вдруг понял, что ему вообще на это наплевать.
И вспомнил яростные слова Морана, сказанные когда-то: «Ты должен драться за неё!»
Дидье точно знал, что драться бесполезно. Знал, что будет не драться, а просто убивать. Но, mon Dieu, все эти поганые аристократишки не стоили того, чтобы марать руки в их голубой крови, беря на душу смертный грех.
И они, по сути, не были виноваты в том, что Тиш их выбирала.
Как не виновата была и Тиш.
Дидье точно знал, что за все годы брака с Джошем Ламбертом она хранила ему нерушимую верность.
Выходит, что только он, Дидье Бланшар, был виноват в том, что она то и дело покидала его, ища в чужих постелях то, что он не мог ей дать.
Он перевернулся на живот, уткнувшись лбом в судорожно сжатые кулаки.
Тиш любила Джоша Ламберта. А его, Дидье, не любила, только и всего.
И его любовь была ей не нужна. Она просто привыкла к ней, как привыкают… к старому креслу.
Или к преданному бестолковому псу.
Он видел, что Моран с Гриром всё прекрасно поняли, угадав причину отсутствия Тиш, едва перешагнув их порог. И пожалели его. Он должен был бы стыдиться этого, но почему-то не стыдился.
«Их порог»!
Не глупи, Дидье Бланшар, этот дом никогда не был и не будет твоим. Твоим истинным домом всегда была только «Маркиза», на которой ты вырос, на которой впервые встретил Тиш, на которой впервые овладел ею, рыдающей от горя в его объятиях.
Если б он мог так рыдать!
Дидье глубоко вздохнул и сел на ковре, скрестив ноги и спрятав лицо в ладонях.
И свирепо чертыхнулся на родном наречии, когда вновь услышал стук во входную дверь.
Воистину трактир «Калиенте» этой ночью был самым популярным местом на Тортуге.
— Минутку!.. Чтоб тебе провалиться, mon hostie de sandessein… — совсем нелюбезно добавил он себе под нос, поднялся и распахнул дверь.
Да уж, эта ночь была ночью самых нежданных визитов.
На пороге стояла Жаклин Делорм. Длинный тёмный плащ совершенно скрадывал её фигуру, капюшон прикрывал лицо, но Дидье узнал её мгновенно. Позади неё маячил слуга-негритёнок, державший под уздцы двух лошадей.
— Ступай в конюшню, Луи! — повелительно распорядилась Жаклин и, нетерпеливо отстранив Дидье, влетела в трактир, откидывая с лица капюшон: — Где Грир?
— Грир? — удивлённо переспросил Дидье.
— А ты что думал, я ради тебя или твоей Маркизы сюда пришла? — воинственно подбоченилась Жаклин.
Дидье вздохнул и улыбнулся. Конечно же, он так не думал.
— И что смешного я сказала? — сварливо продолжала Жаклин, рассеянно снимая шёлковые перчатки и встряхивая распущенными рыжими волосами. Её правильный французский выговор звучал музыкой по сравнению с его грубоватым квебекским наречием, хотя слова, произносимые ею, нельзя было назвать учтивыми. — Что ты всё ухмыляешься, Дидье Бланшар — как идиот или как дитя малое?
