Ефим Курганов - Шпион его величества
Закс вытащил из кармана засаленный бумажный пакет, из коего извлек надорванный листок. Я сразу приметил, что там есть какое-то сообщение, набранное типографским способом. Придвинувшись поближе, я вдруг увидел, что сообщение сделано на французском.
А взяв листок в руки, я сообразил, что передо мной обращение Бонапарта к своим солдатам. Начав читать, сразу же обратил внимание, что там речь идет о покорении России и о победе над императором Александром; вообще текст был составлен в высшей степени высокопарно и хвастливо.
«Так-так-так, – пронеслось у меня в голове, – а как же регулярные уверения в мире и дружбе, коими полны послания Бонапарта к нашему государю?..»
У Закса же я спросил: «Вы можете оставить мне это?»
Он тут же в знак согласия мотнул головой и радостно заулыбался. Я хотел заплатить ему, но аптекарь решительнейшим образом отказался. Интересно, что им движет больше – любовь к России или ненависть к полякам?
Как только аптекарь Закс ушел, я тут же бросился со своим приобретением к Барклаю-де-Толли.
Михаил Богданович был доволен сверх меры и сразу же заторопился к государю.
Александр Павлович передал с ним для меня благодарственную записку – ее недавно принес ко мне на квартиру адъютант главнокомандующего.
Когда я вернулся, меня опять ждал аптекарь. «Что еще? – спросил я у него. – Может быть, ты хочешь назад бумагу?»
Лейба отрицательно мотнул головой.
– Что же тогда? – спросил опять я.
– Мой сын готов выполнить любое ваше поручение. Он хочет помогать вам, – тихо, но уверенно промолвил аптекарь.
Такого поворота я никак не ожидал. Пытаясь смазать, скрыть непроизвольно выскочившую улыбку, я обратился к аптекарю Заксу с такими словами:
– Сколько же вы хотите?
Аптекарь отшатнулся при этих словах, а потом прошептал, причем достаточно внятно:
– Мой сын за это ничего не возьмет; слышите – ничего. И ни при каких обстоятельствах.
– Ладно – сказал я. – А польский он знает?
Видно было, что аптекарь просто оскорбился этим вопросом. И в самом деле, он сказал почти возмущенно:
– Мой сын знает много языков.
– Сколько же? – насмешливо спросил я.
– Он читает по-арамейски «Зоар», что означает, к вашему сведению, «книга сияния», «книга блеска» (конечно, сияния божественного), и еще говорит на девяти языках.
– Хорошо, хорошо. Пусть завтра с утра подойдет ко мне – я отправлю его в Варшаву. Будет одно срочное поручение. Выехать придется завтра же.
Старик был вне себя от радости, он явно был счастлив, что потрафил своему сыну, что выполнил просьбу своего ребеночка.
А я мысленно представлял, как во время вечерней прогулки с Барклаем-деТолли буду пересказывать в лицах эту забавную сценку.
Да, кажется, у меня появился новый агент. Посмотрим, какой будет из него толк. Скоро это станет ясно.
Апреля 20 дня. В 10-м часу вечераГуляли мы в парке, прошли Замковые ворота, Замковую улицу, дойдя до костела. К нам присоединились дежурный генерал Кикин, полковник Закревский и генерал-интендант Егор Францевич Канкрин.
Последний всех смешил – он и в самом деле бывает уморителен. Но наслаждаться Канкриным пришлось, увы, совсем не долго: Барклай-де-Толли довольно скоро отвел меня в сторону. И вот что он мне рассказал.
За отыскание французских шпионов полицмейстеру Вейсу дан орден святого Владимира 4-й степени, мой правитель канцелярии произведен в новый чин. Я один, все это провернувший, остался ни с чем.
Мне пришлось довольствоваться тем, что другим достались награды за мои труды и за неукоснительное исполнение моих приказаний. Барклай-де-Толли добавил доверительно: «Вас обошли, чтобы Балашов не обиделся, все-таки он министр».
Еще Барклай поведал мне, что полякам, арестованным по приказанию Балашова и отпущенным мною, государь приказал выдать по сто рублей ассигнациями.
Барклай также сообщил весьма торжественно: «С завтрашнего дня вы официально вступаете в должность начальника высшей воинской полиции при особе военного министра. Его величество велел вас поздравить».
Вернувшись с прогулки, я, несмотря на крайнюю усталость, занялся разбором накопившейся корреспонденции, особенно обращая внимание на донесения Шлыкова, кои мне все более и более нравились.
Интересную записку прислал Вейс. Наблюдение показало, что к здешнему купцу Менцелю каждый день наведываются граф де Шуазель и аббат Лотрек.
Все это сильно смахивает на самый настоящий заговор. Конечно, стоит продолжать следить, но боюсь, что этого уже недостаточно – нужно тем или иным образом проникнуть в дом, занимаемый купцом. Там явно что-то не чисто.
Кажется, я знаю, что делать.
Завтра же призову полковника Розена и предложу ему совершить загородную прогулку с нашим купцом, а в это время полицмейстер Вейс пусть потрудится в милом особнячке Менцеля.
Вейс просто обязан добыть нужные бумаги. Любой ценой. Сей операцией я и ознаменую свое вступление в должность директора высшей воинской полиции.
В который раз перечитывал бессмертных «Разбойников» Шиллера и рыдал от восторга.
Апреля 21 дня. Пять часов пополудниВ девять часов утра сын аптекаря Закса уже был у меня.
Действительно, языками он владеет отменно – я с ним болтал попеременно на французском, немецком, испанском и итальянском. Вообще, мальчик в высшей степени понятливый и резвый не только на ноги, но и на голову: соображает он поистине молниеносно, с какой-то бешеной скоростью. Полагаю, с ним можно будет и даже стоит иметь дело. Он сгодится. Только бы он не сбежал от нас.
Сын аптекаря несколько раз кряду повторил, что хочет идти учиться к какому-то ребе Шнеуру-Залману из местечка Ляды в Могилевской губернии, величайшему мудрецу и знатоку тайн Каббалы; он еще называл его «Альтер ребе» (старый ребе), и вообще когда говорил о нем, то глазенки этого неуемного мальчишки загорались каким-то особым огнем.
Я дал ему все необходимые инструкции, и Закс-младший уже отправился в Варшаву.
С Богом! Верю, что ему будет сопутствовать удача.
Потом явились полицмейстер Вейс и полковник Розен (последний, естественно, вместе с Лангом – один ведь он не ходит).
Мне показалось, что все они не очень верят в удачный исход предстоящей акции: во всяком случае, они выглядели несколько смущенными и пребывающими в нерешительности. Но я не обратил на это ни малейшего внимания, ибо знал, что улов будет.
Так и оказалось.
Уже через полтора часа явились сияющие Розен и Ланг. Они вдвоем тащили огромный мешок, набитый бумагами.
Там было несколько инструкций от французского резидента в Варшаве барона Биньона, полковничий патент на имя Менцеля, подписанный самим Бонапартом, и целая связка писем графини Алины Коссаковской (причем последнее, как я успел сразу заметить, было датировано вчерашним днем). Письма эти, отправив Розена и Ланга, я изъял и оставил себе на память, а все остальное аккуратно сложил в объемистый свой портфель – будет, что показать государю, вечером у меня назначена с ним встреча.