Павел Комарницкий - Мария, княгиня Ростовская
— Ну, не сердись, Василько, чего ты, — улыбнулась Мария. — Ляжем спать без одеяла, только и всего.
— Да, без одеяла… — хмыкнул Василько. — А ночью застынем, и заболеешь ты, не дай Бог…
— Как? И ты позволишь мне застыть, это в мужниной-то постели? — лукаво блеснула глазами Мария. — А ещё я все лампады зажгу, чтобы светло было. Вот проснёшься ты ночью, а я вот она, вся на виду! — она засмеялась.
— А? Хм… — князь обдумывал происшествие, открывавшееся с неожиданно интересной стороны. Досада уже улетучилась. — Ладно. Быть по сему!
Немного позже, когда они уже насытились друг другом и отдыхали, князь Василько вдруг сказал:
— Думаю я отправиться в гости к батюшке твоему, Мариша. Много вопросов накопилось, кои бы обсудить надобно.
— Ну? — Мария открыла глаза, привстала на локте — И когда?
— Да вот на Рождество бы и съездить. Поедешь со мной?
— С тобой, муж мой, не то что к родному батюшке — хоть в пекло!
Посмеялись.
— Вот только как хозяйство оставить, Василько?
— Хозяйство… Плоха та хозяйка, которая ни на миг без пригляду хозяйство своё оставить не может, — поддел жену князь Василько.
— Плоха-а?! — возмутилась Мария. — Которая тогда хороша? Которая спит до обеда, а свиньи по столам бродят?
— Нет, Мариша. У хорошей хозяйки так всё налажено, что как бы само вертится, ей только малость подправлять приходится кое-что.
— А, так вот оно что значит, настоящая-то хозяйка! — насмешливо протянула Мария.
Посмеялись.
— Да нет, Мариша. Это просто хорошая хозяйка если. А настоящий хозяин…
Князь Василько помолчал, обдумывая мысль.
— Так что есть настоящий хозяин? — спросила Мария, уже без смеха.
— А настоящий хозяин вот каков — самого уже на свете нету, а дело его живёт. Вот так вот, Мариша.
Князь Михаил Черниговский был задумчив. На столе перед ним стояли всевозможные яства — князь любил покушать с размахом — но сегодня он жевал, даже не чувствуя вкуса еды.
— Да что тревожит-то тебя так, батюшка? — не выдержала княгиня, наблюдая за ним.
— Помолчи, мать, — Михаил потянулся было к стеклянному графину венецианского стекла, внутри которого рубиново рдело греческое вино, но раздумал. Сейчас как никогда нужна трезвая голова. — Новгородский стол многие занять ладятся.
— В народе недаром бают: «На двух лавках одним задом не усидишь» — вновь подала голос княгиня Черниговская.
— Не усидишь, бают? — ухмыльнулся Михаил — А вот увидим. Ростислав!
— Да, тато, — откликнулся отрок.
— Хочешь быть князем в Господине Великом Новгороде?
— Ну? — недоверчиво переспросил Ростислав — В самом Новгороде?
— Собирайся! — Михаил тряхнул головой, твердея, принимая решение. — Завтра поутру и поедем. Время не терпит, а до Новгорода путь неблизок.
Князь Михаил Всеволодович встал из-за стола.
— Ишь ты, «не усиди-ишь…» — передразнил он княгиню. — Надобно нам усидеть, мать. И на Новгородском престоле, и на Киевском. И Чернигов при этом за собой оставить, вот так. Надобно начинать собирать воедино русскую землю.
— …Ну и хват твой батюшка, ох и хват! — засмеялся князь Василько, читая. — На ходу подмётки режет!
Перед ростовским князем лежал придавленный медной чернильницей пергаментный свиток, сплошь испещрённый мелкими буквами — вести из Чернигова, только что доставленные очередным гонцом.
— Что там, Василько? — Мария заглянула к мужу через стол. — Что пишут-то?
— Князь Михаил Всеволодович великое дело провернул — поставил на княжение в Новгороде своего сына Ростислава свет Михалыча.
— Ростишу? — изумилась Мария. — Да он сопли токмо научился вытирать!
— А вот уже князь Новгородский, — снова засмеялся Василько. — Олега Курского, и других князей обставил батя твой, ладно… Но как ему вече-то новгородское охмурить удалось?
— Батюшка мой вообще сроду удачлив, — улыбнулась Мария не без гордости. — Я же помню, как мы в Чернигов въезжали, когда батюшка Олега Курского вышиб со княжения черниговского. А до того помню, как он на рать уходил, на ту страшную сечу на Калке-реке. Ох, мать ревела тогда вослед!
— Сколько годов-то было тебе тогда?
— Десять. — улыбнулась Мария. — А Феодулии одиннадцать. Помню, как радовались мы, что батюшка жив-невредим домой вернулся.
— Да, страшное было дело… Какие люди погибли тогда, какие витязи, герои земли русской!
Князь Василько вздохнул, сворачивая свиток.
— Я ведь тоже тогда на Калку ходил, Мариша, с войском ростовским. Да не дошёл малость, не успел… Тем и жив, чаю. Малолетка же был сопливый, тринадцать годов всего!
Мария смотрела на мужа во все глаза, чувствуя, как по коже пробирает мороз. Перед внутренним взором встало страшное видение — Василько, разрубленный напополам вражеским мечом, лежит в степи среди множества таких же тел, и здоровенный чёрный ворон выклёвывает ему глаза…
— Ты чего, Мариша? — спросил князь. Вместо ответа Мария порывисто обняла мужа, прижалась что есть силы.
— Не хочу… Нет, не хочу…
— Ну чего ты, чего? — Василько гладил жену, успокаивая. — Ведь живой я, вот он!
Мария посмотрела мужу в глаза.
— Ты знай, Василько. Знай наперёд. Без тебя я жить на свете не буду.
Василько слабо улыбнулся.
— Да минует нас чаша сия!
— Едут, едут!
Звон колокольчиков нарастал, множился, и вот в распахнутые настежь ворота влетели первые сани, окружённые ростовской конной стражей. Тройка птицей подлетела к высокому крыльцу, убранному богатым ковром, развернувшись, встала.
Мария оглядывалась на родное крыльцо, и вдруг показалось ей на миг, что и не уезжала она никуда. Что ещё ничего не было.
— Ты чего, Мариша? — князь Василько глядел на жену, улыбаясь.
— Прости, Василько, — виновато улыбнулась в ответ Мария.
— Сомлела малость девка, — заключил князь Михаил, уже спустившийся навстречу с крыльца: с родным затем и дочкой можно было и без церемоний обойтись. — Ну, здравствуй, зятёк!
Князья обнялись, похлопали друг друга по спине.
— Здравствуй, Маришка, — обратился Михаил к Марии. — А ну-ка…
Он оглядел дочь, похлопал по заметно округлившемуся заду.
— Да ты растёшь, доча! Видать, добрые корма у вас там в Ростове!
— Ну тато! — покраснела Мария, и мужчины разом засмеялись.
— Здравствуй, Мария. — подошла и княгиня Черниговская.
— Здравствуй, мама!
И вдруг Мария почувствовала, как её затопляет детская, щенячья радость. Перед ней уже стояла Феодулия, на этот раз не ставшая опускать глаза долу, и глаза эти лучились мягким светом.
