Наталья Павлищева - Убить Батыя!
А вот здесь к нам отнеслись более настороженно, чем в лесных весях. Почему? Так во всех городах или мы чем-то не понравились? Быстро поняли: не понравилось, что мы русские. Чем это им русские досадили? Боялись бы лучше вон монголов.
Объяснил приставленный к нам эрзя Тёкшонь. Он очень гордился своим «княжеским» именем, Текшей звали славного инязора эрзян, и именем действительно можно было гордиться. Но требовалось оправдать…
Парень рассказал, что русских не любят за то, что десять лет назад с ними крепко воевали. Русские князья захватили эрзянские земли, поставили на них города, инязор Пургаз даже воевал Нижний Новгород, только неудачно.
Так… Нижний Новгород – это уже легче, это на Волге, и я даже помнила, в каком ее месте. На вопрос, в какой стороне этот самый Нижний, Тёкшонь махнул рукой на север:
– Там.
Я развела руками:
– Но мы не князья и совсем из других мест. Русь большая, мы не можем отвечать за всех русских.
Очень хотелось добавить, что я вообще здесь ни при чем…
– Эрзя тяжело, со всех сторон те, кто хочет взять наши земли.
Зря он беспокоится, взять их земли слишком трудно, весь от веси через бурелом и волчьи ямы, кто сюда доберется?
– С одной стороны русские пришли и стали ставить города, с другой булгары и буртасы…
Он явно чего-то недоговорил.
– А что с мокшей, почему не дружите?
Я явно наступила на любимый мозоль, парень аж взвился:
– Мокша – предатели!
Вот те раз! Интересно, в чем это выражается?
– Они договорились с русским князем Юрием Всеволодовичем и напали на нас ему в угоду! А инязор Пургас в ответ договорился с Булгарией. Только те тоже предали эрзя, не стали помогать нам воевать Нижний Новгород.
Понятно, в семье гражданская война, брат на брата и соседей на помощь. Самое, между прочим, поганое дело – бить брата при помощи соседа…
Кажется, я высказала это вслух, потому что Тёкшонь внимательно на меня посмотрел и согласно кивнул:
– Только не все русские так думают.
– Все не могут думать одинаково, – это Вятич. – А про Юрия Всеволодовича можешь своим сородичам сказать, что он не только эрзя обижает… обижал, но и русских тоже. Рязань сжег хуже любых степняков, а людей в плен увел.
Я не стерпела:
– Ты не видел сожженной Батыем Рязани.
– Во-первых, видел, во-вторых, твой отец чуть не погиб именно там, когда горела Рязань от руки великого князя Юрия Всеволодовича, а потом вместе с твоей бабушкой и Анеей был угнан в полон в Переяславль. Оттуда дед выкупил из плена.
Хотелось заорать, что князь сволочь, но Вятич сжал мое запястье, и я промолчала. Зато рассказ о страданиях моих предков от руки князя Юрия Всеволодовича явно произвел впечатление на Тёкшоня, к товарищам по несчастью отношение иное. Видно, он рассказал остальным, и мы стали почти героями былых сражений. А когда выяснилось, что я вообще можно сказать боевой офицер, прошедший немало сражений, стали куда приветливей. Дети с раскрытыми ладошками следом не ходили, но на улице все приветствовали с поклоном.
Меня поражали эрзянские женщины. Они были крепкими, сильными, но главное – их ноги – у всех даже не полные, а просто толстые. Короткие юбки (не мини, конечно, но не до пят), несомненно, чтобы именно эта полнота и была видна. А еще походка – тоже откровенная демонстрация силы.
Вятич, как и все наши парни, девушкам понравился. Тут я испытала немало неприятных минут. С одной стороны, хотелось сказать, что иначе быть не может, потому как плохих не держим, с другой – они глазели на моего Вятича. Привыкла к тому, что сотник мой и только со мной, но никогда не задумывалась, что он мужчина, мужчина привлекательный, даже очень привлекательный, что на него могут заглядываться женщины.
В Сарове, как мы стали звать город, нас расселили по разным домам, это нормально, иначе никак, но Вятич оказался от меня довольно далеко. Просто меня пристроили в дом к вдове, которая немного владела русским, а сотник с тремя парнями оказался в доме самого Пургаза. Почему меня не поселили там же, не понимаю, видно, чтобы не стесняла мужиков. Во всяком случае, вокруг Пургазова двора с утра до позднего вечера крутилось немало девиц и молодок.
Теперь я, кажется, поняла, зачем хитрый Пургаз потащил нас так глубоко в лес в свои веси. Вдов после разных сражений у эрзя, как и у остальных, осталось много, всем нужны мужчины, к соседу под бок опасно, жена может круто возразить, а тут пришлые, сильные, крепкие, к тому же свежая кровь… И им приятно, и роду вроде как прибыльно, и женщины довольны.
Я была не против, чтобы мои парни спали с молодками, но только не Вятич. Они что же, и сотника решили захомутать?! Вокруг Вятича постоянно отиралось несколько таких вот крепконогих. И что делать? Как-то возражать – глупо, это его право, но и наблюдать за тем, как на моего наставника пялятся, стараясь зажечь и его, рослые девицы, тоже не в кайф.
А девушки были действительно красивые, все как на подбор блондинки с длинными волосами (вот когда я пожалела о своей косе, оставшейся валяться на Николином дворе в Рязани!), сероглазые, стройные… Против них я пигалица, да еще и ощипанная, как курчонок. А боевое прошлое… ох, боюсь, оно необязательно для того, чтобы затащить парня на сеновал или задурить голову даже такому, как Вятич.
По поводу ног я быстро выяснила хитрость эрзянских девушек – они просто наматывали на ноги полоску за полоской тонкую белую ткань, чтобы ноги действительно выглядели толще! С позиций девушки двадцать первого века это казалось полным бредом, но кто его знает, как отнесутся мои ратники к таким завлекалочкам? А если они вообще решат остаться в этих благословенных лесах? Уеду одна!
Я настолько привыкла, что Вятич с утра до вечера возится со мной, что простить ему внимание еще к кому-то не могла. И даже внимание кого-то к нему тоже. Уколы ревности? Наверное. Но это такое вредное чувство, которое никакими разумными размышлениями не истребить, сколько ни старайся.
Не удержалась, чтобы не съязвить по поводу особой стройности ножек:
– Вятич, замучаешься у такой красотки тряпки с ножек разматывать, чтобы в постель затащить!
Он внимательно посмотрел на меня и поинтересовался:
– Ты здесь кому-нибудь об этом говорила?
– Нет, зачем? Это их мода, если нравится, пусть мотают.
Сотник удовлетворенно кивнул:
– Советую не критиковать, это действительно их мода и их дело. – И вдруг наклонился к моему уху: – А женщину в постель можно затащить и не разматывая и даже не раздевая. Тебе это никогда в голову не приходило?
Выпрямился и пошел по своим делам, а я осталась, как дура, переваривать. Нет, сообразила я сразу, но ответить не смогла. Конечно, он прав, только эта правота была сродни пощечине. Да чтоб я еще хоть слово сказала! Пусть хоть со всем Саровом переспит! Пожалуй, только вон с Салуней не нужно, это будет совсем у меня на виду.
