Рафаэль Сабатини - Белларион
— Джуффредо струсил, слабак. Возвращаясь в последний раз из дворцового сада, он решил, что за ним следят, и наотрез отказался опять идти туда.
Итак, решил Белларион, что бы они ни замышляли, это, по крайней мере, была не любовная интрига. Джуффредо, видимо, являлся всего лишь посыльным, а пятидесятилетнего тучного Барбареско трудно было представить себе в роли воздыхателя.
— Неужели нельзя было послать во дворец кого-нибудь другого?
— Посыльного, мой друг, не так-то просто найти. Тем более что за эти две недели ничего не прояснилось и срочной нужды в нем просто не было.
— А разве не нужно было сообщить об этом принцессе, — хотя бы для того, чтобы успокоить ее?
Барбареско откинулся в кресле и, сцепив на брюхе пухлые руки, такие же красные, как и его лицо, серьезно посмотрел на Беллариона.
— Вы ведете себя так, словно наделены особыми полномочиями, молодой человек. Почему вы пользуетесь таким доверием принцессы?
Белларион был готов к такому вопросу.
— Я служу переписчиком во дворце, и круг моих обязанностей позволил мне сблизиться с принцессой.
Это была смелая ложь, но Белларион рассчитывал на свою ученость, которая при необходимости могла бы выручить его.
Синьор Барбареско понимающе кивнул.
— Чем вас заинтересовали ее высочество?
Белларион улыбнулся с легкой укоризной.
— Трудно ли догадаться об этом?
— Я не хочу догадываться. Я спрашиваю.
— Ну, скажем… возможностью послужить ей, — туманно ответил Белларион, намекая на романтическую причину. Однако Барбареско воспринял это по-иному.
— Значит, вы не лишены честолюбия! Что ж, так и должно быть. Заинтересованность — лучший помощник в любом деле.
Он, в свою очередь, улыбнулся столь цинично, что Белларион сразу же усомнился в присутствии каких-либо идеалов в душе синьора Барбареско. Однако Белларион решил пока не проявлять своих чувств, рассчитывая на откровенность, которую его собеседник мог проявить в разговоре с человеком, близким ему по духу. Он тут же запустил очередной пробный шар.
— Ее высочество, как мне показалось, очень беспокоились о причинах вашего… м-м… бездействия.
Он постарался выбрать самое нейтральное слово и произнести его самым безразличным тоном, но Барбареско буквально подпрыгнул на месте.
— Бездействия! — взорвался он, побагровев и задыхаясь от ярости. Доказывая несправедливость обвинения, Барбареско пустился подробно излагать результаты своей предыдущей деятельности, и мало-помалу, задавая наводящие вопросы, делая выводы и строя вполне очевидные предположения, Белларион узнал не только о том, что происходит, но и всю предысторию этих событий.
Обширный и могущественный маркизат Монферрато в настоящее время управлялся маркизом Теодоро, регентом при несовершеннолетнем племяннике Джанджакомо, сыне великого Оттоне, павшего в неаполитанских войнах против брауншвейгской династии[37].
Начиная с Гульельмо, великого крестоносца[38], все правители Монферрато отличались воинственным нравом, а само государство считалось кузницей солдатских кадров. Сто лет тому назад, после смерти единственного наследника по мужской линии Джованни Справедливого, правление перешло к Теодоро I, младшему сыну сестры Джованни Виоланты, чьим мужем был император Восточной империи Андроник Комнин Палеолог[39].
Надо сказать, что кровь Палеологов мало повлияла на характер монферратских правителей, и теперешний регент, Теодоро, не оказался исключением из правила, если не считать таким исключением присущие ему необычайную хитрость и любовь к интриге — качества, которые редко встречаются среди военных. Все дело в том, что маркиз Теодоро получил воспитание при дворе своего дяди Джангалеаццо, герцога Миланского[40], который заслужил прозвище Великая Ехидна, намекавшее одновременно и на характер его обладателя, и на змею — эмблему их рода. Теодоро с восхищением наблюдал, какими изощренными способами Джангалеаццо устранял неугодных и с каким дьявольским искусством умел устраивать все таким образом, что его противники совершали опрометчивые поступки, навлекавшие гнев своих же родственников или подданных.
Он помнил об Альберто д'Эсте[41], по наущению герцога Миланского зверски расправившемся почти со всеми своими родными и вызвавшем гнев феррарцев своим злодеянием. Он знал, как было подделано любовное письмо, якобы отправленное секретарем его дорогого друга к жене правителя Мантуанского маркизата Франческо Гонзаги[42], и что дело закончилось сперва убийством невинной женщины — кузины самого герцога — и жестокой казнью несчастного чиновника, а затем восстанием жителей Мантуи против своего звероподобного синьора. В обоих случаях Джангалеаццо приглашали принять правление над обезглавленными государствами; такой метод завоевания являлся, по его мнению, куда менее дорогостоящим, чем снаряжение больших армий, и в то же время значительно более эффективным, поскольку завоеватель никогда не может быть уверен в лояльности покоренных силой людей.
Несомненно, что к концу жизни Джангалеаццо основал бы целое королевство, охватывавшее всю Северную Италию, но в 1402 году он умер от чумы.
Годы, проведенные в школе герцога, не прошли для маркиза Теодоро впустую. Например, он узнал, что любовь толпы завоевывается добродетелью и благородным поведением, но на отдельно взятого человека сильнее всего воздействуют самые низменные страсти. На этой элементарной истине, по словам Барбареско, была построена вся политика маркиза Теодоро, направленная в конечном счете на низвержение законного наследника монферратского престола, юного Джанджакомо. Щедро раздавая награды и должности, проявляя показное расположение к слабым и строгость к сильным, верша суд и расправу с умеренностью и милосердием, регент снискал себе всеобщую любовь и уважение. И параллельно, шаг за шагом, велась тайная деятельность, подрывающая авторитет его племянника и обрекающая того на униженное положение, результатом которой должен был стать его добровольный отказ от власти в пользу регента маркиза Теодоро.
Этому способствовала сама слабость характера юноши, и маркиз Теодоро прилагал все усилия, чтобы как можно больше испортить его. Учитель Корсарио, отъявленный мошенник с непомерными амбициями, только развращал ум и характер юноши, вместо того чтобы воспитывать в нем добродетели и развивать его интеллект. Каструччо, синьор Фенестрелла, первый камергер[43], был промотавшимся игроком, успевшим спустить с рук свое имение едва ли не в тот же день, когда вступил в обладание им, и нетрудно догадаться, с какой целью регент сделал его постоянным спутником юноши.