Алексей Шкваров - Слуги Государевы
Король лишь усмехнулся. Шепнул Пиперу:
— Не смягчить, а усилить! Мне нужны солдаты, и солдатам нужна земля. — вслух выкрикнул, — хлеб выдавать всю зиму со складов, а вот за изданием Библии я прослежу сам. — и помахал всем рукой приветливо.
И Швеция почувствовала твердую руку короля. Лишь немногие пытались предостеречь народ. И еще меньше было тех, кто осмелился сказать об этом вслух. Простой священник из Муры, Якоб Боэцилиус заявил в воскресной проповеди:
— Горе ждет страну, где правит отрок! — Его взяли сразу, в понедельник. Приговор был:
— Смерть!
Карл улыбнулся, не разжимая губ. Сжалился:
— Не хочу начинать правление с казни. Пусть посидит, подумает!
— Двенадцать лет тюрьмы хватит, ваше величество?
— Думаю, вполне!
Будто законы Моисеевы теперь правили Швецией. И чем жестче был суд, тем лучше. Особенно если это касалось нравственности. За прелюбодеяние или двойное прелюбодеяние, когда оба согрешивших состояли в законном браке, приговор был один — смерть. Граф Фалькенберг, один из советников, как-то не выдержал и выступил против:
— Во всем христианском мире такой грех не наказывается смертью, да и в нашей державе такого много лет не было!
Король улыбнулся холодно. Он всегда теперь отвечал с улыбкой. Одними губами. И кратко:
— Божий закон гласит, что и развратник и развратница должны умереть!
Но нельзя сказать, что король был несправедлив. Жестокость в наказании соседствовала с требованием тщательного расследования.
— Лучше отпустить виновного в сомнительных делах, чем покарать безвинного! — частенько приговаривал король.
Когда Дерптский совет запросил разрешения у Стокгольма о применении пытки в каком-то деле, Карл вмешался:
— Признание под пыткой не имеет ценности!
Но главным его детищем стала армия. Как он любил ее! Король-мальчишка играл в солдатиков и наслаждался игрой. Еще бы солдатики были настоящие!
Он раз за разом водил эскадроны в атаку.
— Быстрей, еще быстрей! — требовал король скорости. Атака только галопом, никакой рыси. Противник даже опомниться не должен, как будет сметен кавалерией.
— Никакого оружия, кроме холодного.
— Никакой стрельбы! Пистолеты выкинуть, кирасы снять! — раздавался звонкий голос молодого короля. — Только галоп, только галоп.
Он лично проверял плотность плугового построения эскадрона.
— Колено за коленом! — Сам втискивался в строй, сам проверял. Чем плотнее будут всадники, чем быстрее аллюр, тем неотразимее удар превосходной шведской конницы. — Вперед, мои славные шведы! — и голос короля перекрывает грохот нескольких сотен копыт. Стоглавое чудище, хрипящее, оскаленное, ощетиненное жалами клинков несется, сметая все со своего пути. Карл рядом. Он опережает эскадрон. Он машет рукой:
— Быстрей, еще быст… — конь падает замертво, король летит через его голову. Эскадрон проноситься мимо. К нему бегут, скачут. Но Карл уже на ногах. Отряхается виновато:
— Не беда! Все вздор, господа. Лучше дайте мне другую лошадь. Продолжим.
* * *Отпущенный в непродолжительный отпуск после учений, сорокалетний ротмистр Смоландского драгунского полка Ион Стольхаммар, кряхтя стаскивал с себя сапог и жаловался жене Софии:
— Соня, наш юный король совсем загонял наш полк. Как мы выжили! Я же не семнадцатилетний юнец, чтоб так скакать на лошади. Ты представить себе не можешь. Он загнал трех лошадей. Ух. — сапог, наконец, поддался и свалился на пол. Ротмистр похлопал себя по толстенькому брюшку:
— София, дай своему мужу платок. Как жарко сегодня!
Жена молча подала требуемое и стоя продолжила наблюдать, как Ион потянулся снимать второй сапог:
— У-у-у, не лезет проклятый. Пузо мешает. — Ион бросил пока свое занятие, вытер пот с обширной лысины и потянулся за стаканчиком свагдрики[5]. Напился и продолжил. После нескольких попыток сапог, наконец, полез с ноги. Ион откинулся к стене изнеможенный. Как хорошо было сидеть дома. Вдыхать запах свежих только испеченных булочек, кофе, ощущать покой и уют всем измученным от диких скачек телом.
— А как наш король? — София нарушила молчание.
— Ух — никак не мог отдышаться толстяк ротмистр. — А что наш король?
— Ну какой он?
— А-а, — отмахнулся Ион, — мальчишка! Крайне прост. Одет очень скромно. Даже неряшливо. Мундир испачкан вечно. Конечно, если трижды за день кувыркаться с коня! — замолчал вдруг. О другом подумал. Потом внезапно произнес:
— А может, София, мне оставить армию? А?
— Ты что? С ума сошел? — жена даже разозлилась, — А на что мы жить будем? Или ты думаешь, что тебя сделают ландсхевдингом[6]. А о детях ты подумал? — супруга погладила заметно округлившийся живот. Семья Стольхаммаров ждала прибавления. Шестого ребенка!
— Ландсхевдингом? — Ион даже испугался, — нет, что ты! Кто ж меня им сделает?
— Вот и оставайся в армии, дорогой друг. — София смягчилась. — Ну так как наш юный король. Рассказывай, Ион.
Ротмистр почесал лысину, припоминая:
— Король… Сам водит в атаку эскадроны… А-а, я уже это рассказывал. Во все вникает, во все суется. Сам проверяет квартирмейстерские планы, болтает с солдатами, обедать садиться с офицерами.
— Ион!
— А?
— Выглядит как?
— Обыкновенно, — пожал плечами, — ростом высок, статен, в талии узковат, хе-хе — похлопал себя — не чета мне. Волосы светло-русые, очень сальные и короткие. Расчесывает их пятерней. За стол с нами садиться без всяких церемоний. На первый подвернувшийся стул. Засунет за ворот салфетку, масло на хлеб намажет и давай наворачивать. С набитым ртом пьет свагдрику. Две бутылки за обед. С ним приходит всегда его тафельдекер[7] и приносит большой серебряный кубок. В него как раз бутылка помещается. Ест очень быстро. Четверть часа не больше. И как конь.
— Почему, как конь? — не поняла София.
— Потому что молча. — пояснил ротмистр. — Ни единого слова не произносит за время еды.
— А потом?
— Потом сидит с нами. Любит послушать о чем говорим. Веселый, такой…
— И все? — Жена была неумолима. Стольхаммар снова задумался. Хлопнул себя по лбу:
— Вспомнил! Он очень набожный, наш Карл XII. Первым делом он приказал, чтоб при каждом полку должны совершаться ежедневные службы, по пятницам проповедь, а в выходной и праздники — две. Вот!
— Ну это слава Богу! Благочестивость короля радует. А ты знаешь, Ион, что написал мне отец из Стокгольма? — Ион не очень любил, когда София вспоминала о своем отце. Тот дослужился до полковника и жена порой корила мужа тем, что его плохо двигают по службе. А в этом виноват он сам! Так заявляла ему София: «Сорок лет, а все ротмистр. Вот мой отец, в твои годы…и так далее». Поэтому упоминание об отце заставило наморщиться Стольхаммара. Это не укрылось от жены:
