Владимир Евгеньев - Огни святого Эльма

– Неужели Вилли сгорел вместе с кораблем? Он же остался там, на Летучем Голландце! – вдруг крикнула Соня.

– Туда ему и дорога, – мрачно прокомментировал Данила.

– Он оказался таким подлым и лицемерным, но, наверно, в его жизни были какие-то трагедии, психологические травмы, навсегда изменившие его душу, мы не знаем, что ему пришлось пережить, – Соня поежилась от холода и подсела ближе к костру. Рядом с ней двое матросов жадно ели рыбу и обсуждали огромные современные многоэтажные дома, в которые боязно даже заходить, а не то что жить там постоянно.

– Соня, он сам захотел быть таким, каждый человек сам выбирает, нельзя всех оправдывать, – нахмурился Данила.

– Да, мы сами решаем, как нам жить, но только до какой-то степени. Влияние внешних факторов нельзя отрицать, только сильный человек может противостоять воздействиям извне, но не полностью освободиться от их влияния, – добавил Альфред, который, прогуливался вокруг костра и услышал разговор Сони и Данилы.

«Да, меня должно было насторожить, когда Вилли перечислял средневековые зверства, – думала Соня. – В чем природа жестокости? Это нечто противоположное любви, ненависть к людям, очень страшное чувство, если вдуматься. Могущественная неистребимая разрушительная сила, которая не сгорает даже в адском огне. И мне кажется, это звероподобное начало таится глубоко в подсознании у каждого у нас, как разлагающиеся трупы под роскошными гробницами. Ведь даже дети иногда жестоко издеваются над другими людьми. И у кого-то в душе побеждает Человек, а у кого-то беспощадный зверь. И иногда обаятельное и привлекательное существо показывает свой животный оскал, как верная собака, которая вдруг бросается на ребенка своего хозяина и пытается загрызть его».

– А где же были Дирк, Элай, отец Олег? Никто не захотел меня спасти, – спросила Соня грустно.

– Они тебя искали, но не нашли. Наверно, думали, что ты уже ушла с корабля, вас с Вилли в какой-то момент окутала очень густая тьма, я перестал вас видеть, они тоже, – ответил Даня.

Соня вздрогнула:

– Представляешь, Данила, я могла бы сгореть вместе с этим негодяем, как это страшно.

– Я как настоящий мужчина не бросил бы тебя, мы сгорели бы вместе.

– Спасибо, это утешает, – улыбнулась Соня.

Тут Данила зажег от костра пальмовую ветку, чуть отошел и подбросил ее вверх, и пламя осветило песок и тихое море почти без волн.

– Видишь, Соня, несмотря ни на что жизнь продолжается, нас ждут новые приключения. Мне очень жаль капитана, но все-таки я чувствую нечто необыкновенное, что не передать словами. Этот тропический остров похож на сказку, и у нас с тобой еще все впереди!

– Мне кажется у меня уже все в прошлом, – вздохнула Соня.

– «Кажется» здесь ключевое слово, – засмеялся Даня.

– Ребенок не может понять до конца переживаний и страданий взрослого человека, – грустно ответила София.

– Ты сама себя не понимаешь, – буркнул Данила и пошел взять у кока еще рыбы.

А через некоторое время приплыл доктор. Он был в той же рубашке с коротким рукавом и брюках. Врач был в хорошем настроении как человек, который справился со сложной задачей.

– Я не мог приплыть раньше, – сказал он, – надо было оказывать срочную помощь, а кто вы все?

– Мы потерпели кораблекрушение, нам надо вернуться на большую землю, – серьезно ответил за всех Дирк.

– Этот остров сегодня необыкновенно популярен. Хорошо, я позвоню, и за вами прилетит вертолет, куда вас доставить? Какое консульство вам нужно?

Вот все и закончилось. Соню охватило давящее ощущение пустоты и горя. Она была совсем не рада, что путешествие закончилось, все, мир стал серым и холодным. Она настолько устала от всех этих трагедий, что у нее не осталось больше сил ни на что. Жизнь продолжается, но она чужая на этом празднике. И тут к Соне подошел Дирк. Он лучезарно улыбнулся.

И обнял ее за плечи:

– София, я больше не буду заниматься наркоторговлей, но у меня остался солидный счет в одном из банков, я хочу использовать его для доброго дела, а именно помочь вам. Хотите жить со мной долго и счастливо и ни в чем себе не отказывать?

Он был очень красив в этот момент, и Софии показалось, что в этом самоуверенном мужчине чувствуются робость и страх, он боится ее отказа.

Соне хотелось сказать, что Дирк считает себя великим человеком, но на самом деле является ничтожеством, но передумала. Она представила себе, как они будут ездить на шикарной машине и жить в особняке. София его понимает и ей с ним интересно, но, несмотря на это, душевной близости нет, они совершенно чужие люди.

Штурман как будто угадал ее мысли:

– Мы с вами такие разные, мы будем дополнять друг друга, – улыбнулся он, глядя на восходящее солнце.

– Нет, не будем, вы самодостаточны, – ответила Соня. – Впрочем, как и я. Я не люблю вас, наша близость была всего лишь забавным приключением.

Дирк нахмурился:

– София, дорогая, послушайте, хватит этого остроумия, я, может быть, первый раз говорю искренне, я видел столько разврата и зла. Но мне кажется, что я полюбил впервые в жизни.

И это была правда. Он думал про себя: «Вся моя жизнь ошибка, я ведь никого по-настоящему не любил. И вот теперь на этом корабле я, столько переживший порочный человек, встретил настоящую любовь, которая проникла в мою выжженную душу, как чудесный цветок распускается среди скал. Наверно, мое чувство все-таки в какой-то степени эгоистичная страсть, но я понимаю, что не могу без Сони, мне так мучительно хочется снова быть с ней, что ради этого я готов на все».

– Рада за вас, это прекрасное чувство, – сказала Соня, она стояла около самой кромки воды, ее длинными волосами играл ветер. София смотрела прямо Дирку в глаза. Она казалась ему одновременно порочной, искушенной и наивной и трогательно незащищенной.

– Я говорю с вами совершенно серьезно, – воскликнул он с отчаянием в голосе.

– И я, я не люблю вас, вы считаете себя великим человеком, но вы ничтожество на самом деле.

«Ах, зачем я это сказала, я переигрываю», – Соня пожалела о своих словах.

Тень гнева пробежала по лицу Дирка, но он овладел собой.

– Ах, София, да что вы знаете о жизни, о великих и невеликих людях, о том, какой ценой достаются деньги?

– Ладно, не обижайтесь, – сказала она, – я не чувствую, что мы будем счастливы.

– Разве счастье важнее всего в жизни? «Счастье» – никто не знает, что это, и его понимают как скучный и примитивный эмоциональный комфорт. Разве это для интеллигентных людей? Разве не более ценны поиск, очистительное и возвышающее страдание? О чем еще говорят великие философы? Вы, наверно, знаете лучше меня.

– И я в свою очередь прошу вас, оставьте, наконец, это красноречие, прощайте.