Рикарда Джордан - Поединок чести
Женевьева также перепугалась до смерти. Она надеялась, что ребенок не упал, ведь комната находилась высоко над землей… Она добежала до щели одновременно с Рюдигером, — и оба увидели двоих мальчуганов, которые молниеносно спустились по веревочной лестнице, а затем помчались через луг. Да и комната располагалась не так высоко над землей, как предполагала Женевьева. Потрясающие виды можно было наблюдать благодаря тому, что сама крепость стояла высоко.
— Что это было? — со смехом спросила Женевьева, оправившись от испуга. Теперь Рюдигер осмотрел щель внимательнее: похоже, кто-то вытащил пару гвоздей и сдвинул доску в сторону. По крайней мере, худой человек мог протиснуться через образовавшуюся щель. — Путь для побега?
Рюдигер рассмеялся:
— Скорее это вход! Мальчуганы забрались сюда не в первый раз. Похоже, они постоянно играют здесь в «осажденную крепость».
— Или в «освобождение принцессы», — предположила Женевьева. — Мне кажется, это работа взрослого. Или подростка, который хотел бы побыть здесь наедине со своей «дамой».
Рюдигер расплылся в улыбке.
— Не стоит на них сердиться, — сказал он. — В крестьянских домах обычно всего одна комната, в которой размещаются вся семья и куры.
Женевьева заговорщицки улыбнулась.
— Значит, ты не скажешь госпоже Герлин, чтобы проход закрыли?
Рюдигер помотал головой.
— Это ни к чему. В скором времени Дитмар все равно прикажет снести крепость — если она здесь сгниет, это будет позор для Лауэнштайна. А пока пусть влюбленные развлекаются, не подозревая о дерзких юных наблюдателях! — Он указал на убегающих детей.
— А я предпочитаю закрытые помещения. Пойдем вниз. Давай скажем, что тебе нужно немного отдохнуть перед праздничным ужином…
Рюдигер нахмурился.
— Ты намерена до конца моих дней выставлять меня калекой? — с упреком произнес он. — Всегда, когда тебе это будет нужно? Ну подожди, я отомщу! Через пару месяцев твой живот будет таким большим, что отдых понадобится тебе!
Вечером ожидали приезда епископа. Его свита займет все свободные комнаты. Соломон отправился к Герлин и предложил предоставить епископу свою комнату.
— Его преподобие останавливался в ней еще при жизни отца Дитриха, — сказал лекарь. — Он рассердится, если его не поселят там, ну а если он узнает, что вы предоставили ее еврею…
Герлин потерла лоб.
— Но вам нужна уютная комната, — возразила она, — которая располагалась бы не слишком высоко. Вам следует отдохнуть после поездки.
Она старалась не поглядывать сочувственно на нездоровую ногу лекаря.
Соломон отмахнулся.
— Я могу спать на любой постели. — Он опустил глаза. — И лучшие ночи своей жизни я провел в повозке цирюльника. Человеку не всегда нужна мягкая постель, чтобы чувствовать себя счастливым. Однако я полагаю, что его преподобие считает иначе. Нам не стоит его злить, госпожа Герлин.
Сердце Герлин забилось чаще, когда он сказал «нам». Раньше так было всегда, Флорис и Соломон, а позже и Герлин составляли некое тайное общество, — тогда его задачей было защитить маленького Дитриха. Но, похоже, и сегодня Соломон считал себя ответственным за нее и Лауэнштайн. Она улыбнулась ему.
— Тогда я попрошу пажа помочь вам переселиться, — согласилась она. — И я благодарю вас за понимание. Сегодня вечером вы ведь будете сидеть за нашим с Дитмаром столом, не так ли?
Соломон хотел было отказаться, но все же поклонился и произнес:
— Я был бы рад.
Глава 4
Епископ прибыл вечером и проявил необычайное дружелюбие. Опасения Герлин и Дитмара не оправдались — Зигфрид из Эпштайна не стал спрашивать, что привело его ленника Дитмара из Лауэнштайна в Тулузу. Важно то, что он вернулся и крепость снова находится в надежных руках. Епископ Майнца был скорее политиком, чем священником, — сохранение дохода для него было гораздо важней любой ереси. Однако, похоже, он сожалел, что не принимал участия ни в одной войне. Он был восторженным и искушенным зрителем рыцарских игр и теперь хотел знать все об осаде Лауэнштайна. Больше всего его интересовала осадная крепость.
— Впечатляюще, действительно впечатляюще! Значит, осадная крепость вся из дерева, господин Дитмар, не так ли? Выглядит необычайно крепкой! Да и вид оттуда должен открываться потрясающий… Не могли бы мы завтра осмотреть сооружение?
— Еще один, играющий в осаду, — пошутил Рюдигер, обращаясь к Женевьеве, и он не знал, насколько был прав.
Однако пока празднования в крепости Лауэнштайн ничем не отличались от подобных событий в Западной Европе. Хозяева приветствовали гостей, присутствующие женщины одаривали их поцелуями — в зависимости от степени родства, положения и влиятельности. Затем все отправились в большой зал, причем гостей рассаживали в соответствии со строгими правилами. В этот вечер почетный стол делили Дитмар, Герлин, епископ, София, которая залилась краской, получив священника в соседи, а также Рюдигер и Женевьева. Лекарь робко присоединился к ним, а потом и Лютгарт Орнемюнде уселась за стол без приглашения. Она принимала епископа у себя — он не смог ей отказать — и выпила с ним по паре кубков вина. Однако Герлин сомневалась, что она как-то могла настроить его против хозяев Лауэнштайна. Возможно, Зигфрид из Эпштайна и выслушал терпеливо ее жалобы, но ему давно было ясно, кто на самом деле является наследником крепости.
— Причем Господь устроил все наилучшим образом: теперь когда-то противостоявшие друг другу семьи связаны любовью! — радостно заявил епископ и поднял кубок за Софию, которую он счел необычайно очаровательной.
Да и Женевьеве не следовало ничего опасаться. Зигфрид из Эпштайна не затрагивал тему альбигойцев, вернее, ограничивался лишь замечаниями, которые он считал безобидными шутками.
— Вы стали восхитительной девушкой, госпожа София! — льстил он юной невесте, которая вела с ним учтивые беседы и беспрерывно подкладывала ему на тарелку мясо, поливая его подливкой. — Разумеется, вы бросились мне в глаза еще в Майнце, но тогда вы были… гм… необработанным алмазом. Теперь же… Госпожа Леонора воспитала вас подобающе, и ей это удалось сделать в гнезде еретиков! — Он рассмеялся, когда София закусила губу. — Вы ведь не решились принять позорную веру альбигойцев?
София поспешно перекрестилась — она знала, что так положено делать при упоминании еретиков. Однако в этот момент в разговор, истерически смеясь, вмешалась Лютгарт.
— Вера Софии непоколебима! — заявила она. — Но, возможно, вам следует присмотреться к темноволосой чертовке, которую привел в наш дом брат госпожи Герлин. Разве вы не альбигойка, госпожа Женевьева?