Глаза Сатаны (СИ) - Волошин Константин
– Допрыгалась, стерва! Хорошо разукрасили тебя! Только маловато. Вспомни, как наших девок с бабами полосовала, радостно было, а? Теперь поняла, что ж это такое?
Женщина молча, с ненавистью и ужасом одновременно, смотрела на Фому, прищурив гадливо глаза.
– Я тебя спросил, сука! Чего молчишь? Отвечай! От девок и всех нас того требовала неукоснительно. А ну ответь, нравится тебе такое?
Она разлепила окровавленный рот, выдавила из себя, силясь не поддаться охватывавшему её ужасу:
– Ненавижу! Звери! Ублюдки!
Фома подскочил, отвесил ей увесистую пощёчину, видимо вспомнив, как она сама любила это делать. Женщина вскрикнула. Кровь засочилась из рубцов на лице, и она прикрыла его руками.
– Это ты её так отделал, Демид? – спросил Фома, бросая мстительный взгляд на лежащую женщину.
– Эта сука требует ещё. Фома, можешь ей это поднести. Вот нагайка. Ей это понравится.
Фома с видимым удовольствием примерился к рукоятке, а женщина вжалась в спинку тахты, глаза округлились в ужасе.
Мужик повременил немного, наслаждаясь состоянием шляхтички. Она прошептала запёкшимися губами:
– Только такие свиньи и звери могут бить беззащитную женщину, быдло!
– А кто ж тогда твои паны, если они тысячами порят наших баб, насилуют, пытают и убивают? Ага, насилуют. Может и мне попробовать, как это происходит? – Он повернул голову к Демиду, что всё рассматривал украшения.
Тот поднял голову, посмотрел, молвил:
– Я Омельке предлагал, да он перепугался. Займись ты. Хоть попробуешь, чего у неё есть того, чего нет у наших баб. Валяй. Фома!
Женщина взвизгнула, когда Фома к ней подошёл.
– Закрой змеиную пасть, сучка! – прошипел Фома, торопливо возясь со штанами. – Сама раздвинешь ноги, или саблей помочь?
Женщина тяжело дышала, таращила глаза, дрожала от ужаса предстоящего.
Фома тяжело навалился, последовала короткая возня, сдавленные вопли. Наконец он оторвался от женщины, проговорил отдуваясь:
– Всё, как у моей Фроськи. Ничего такого.
– А ты думал... Всё едино, только гонора больше, – и Демид протянул Фоме пригоршню монет. – Рассовывай по карманам, после поделим. Где там Карпо с Омельком?
Те появились с большими мешками.
– Мы готовы, – бросил Карпо, вопросительно поглядев на панну, вяло поправляющую платье, изрядно помятое. – Что с домом, Демид?
– Запаливай, – махнул рукой Демид и отвернулся.
– С энтой лярвой что? – спросил Фома.
– Это твои заботы, твоя заноза, ты и разберись.
Фома неторопливо подошёл к шляхтичке, в лице которой уже горел лишь один жалкий огонёк – желание жить.
– Вот и посчитались, ясновельможная. Молись, не молись, а я тебя отправлю на небеса, на суд божий.
Она открыла губы, просить пощады, как решил Фома, но его кулак смачно расквасил ей рот. Голова откинулась и она лишилась чувств.
Все уже вышли на двор, готовясь в дорогу. Фома деловито высекал искру, чертыхнулся, увидев горящие свечи в канделябре. Поднёс их к тёмным шторам окон, бросил на охапку соломы у ног шляхтички, посмотрел, как занимается пламя, плюнул в сторону ещё не очнувшейся женщины и вышел к товарищам. Те уже садялись на коней.
Конюх в волнении топтался рядом, броситься на помощь опасался, а Фома пригрозил ему кулаком, подошёл, схватил за шиворот, притянул и прошипел:
– Ты ещё не наелся ляшских подачек, Остап? Не смей! Пусть всё сгорит! Это змеиное логово! Езжайте, я догоню, – обернулся он к друзьям, тронувших коней пятками
Фома ещё пару минут молча смотрел на быстро разрастающийся пожар, потом удовлетворённо вздохнул, повёл потревоженными плечами и спиной, повернул коня и медленно поехал следом. Жар пожара достигал его спины, но крика он не слышал. Ещё раз обернулся, заметил, как Остап бегает по двору, не решаясь подойти ближе к дверям.
Вялые, усталые и угрюмые, люди остановились уже после полуночи в высоком орешнике. Неподалёку текла заболоченная речушка в камышах и осоке, что кишели комарами.
В молчании стали укладываться поспать. Лошади уже напились и жадно щипали траву, брякая недоуздками и подковами.
Первым встал Фома. Он деловито прислушался к жужжанию лучезарного утра, оглядел коней, едва видневшихся в орешнике. Раздул костерок, поставил рядом котелок с водой.
Проснулся Карпо, молча пошёл к речушке, поплескался холодной водой и неторопливо вернулся. Молвил тихо, посматривая на спящих в росе друзей:
– Уж слишком мы беспечны, Фома. Как бы до беды не дошло.
– А что, уже дела делали? – насторожился Фома.
– Случалось, – ответил Карпо, помедлил и немного поведал, как они оказались здесь и почему.
– А я тож хотел было притулиться к этому Косинскому, да узнал, что он лях и передумал. И как раз вовремя. Всё одно не успел бы. Его уже схватили. Слыхал, что простили.
– Точно. Почти всех простили, Фома. Странно это мне.
– И не говори. Да хоть шляхта, хоть наша старшина больше об своей кишени думку имеет. Редко кто повертается харей к людям.
Отряд держал путь на юг, намереваясь вскоре подойти к Днепру и дальше пробраться на Сечь. Вечерело, усталые кони понуро плелись, как и казаки, выискивая подходящее место для ночлега. По-прежнему не хотелось останавливаться по хуторам.
Сзади всех двигались Ивась с Омельком. Они как-то сразу сошлись и весь день вот так ехали рядом, неторопливо переговариваясь.
Судя по всему, их обоих тревожила одна и та же мысль. Потому Омелько и спросил, пытливо заглянув в лицо юноши:
– Ты ведь недавно с ними? – Кивнул вперёд. – Что, так всегда гробили ляхов? Жутко было смотреть. А тебе?
– Ещё бы! А им хоть бы что! Даже не поморщатся. Задубели, что ли?
– Видать так. Мне один дед говорил, что к этому, к убийству, значит, не так уж трудно привыкнуть. Не верится что-то. Едва блевотина не задушила.
– Чёрт его знает, Омелько. Но и меня жуть берёт. А как по-другому с этими душегубами поступать? Они-то ещё похлеще мордуют наш люд. Уж этого я тоже насмотрелся. А ты и на собственном горбу испытал. Посмотрим.
– А нас-то примут на Сечи? Боязно, коль назад вернут.
– Демид клянётся, что он постарается. Говорит, что ляхи до Сечи только руки тянут. Но ещё не схватили. Полностью, я говорю.
– Вон Фома говорил, что всех, что с каким-то Криштофом были – всех завернули до прежних панов. Как их там мордовали, знаешь?
– Можно представить, – грустно отозвался Ивась.
Всадники растянулись по тропе шагов на пятьдесят. Впереди затемнел лесок, манящий прохладой, но речки нигде видно не было. А солнце уже садилось за волнистую кромку горизонта.
Голос Демида донёсся до молодых людей:
– Эгей! Поспешай! До воды надо добраться! А впереди ничего не видно!
Приятели переглянулись, ударили коней пятками и трусцой потряслись к остальным. Впереди ехал Демид, зорко высматривал местность, уже подёрнутую лёгкой предвечерней дымкой.
Но проскакали ещё больше получаса, прежде, чем в густых сумерках блеснула вода. Это был небольшой ставок с ключом, бившим около берега.
– Хоть это нашли! – благодарно воздел глаза к темнеющему небу Карпо.
Тучи комарья вились вокруг, пока не задымил небольшой костерок, но пришлось разжечь другой для приготовления пищи.
Быстро забулькала пшённая каша в казане. Фома тонко нарезал сала с прожилками мяса. Хоть и старое, но всё ж сало. А после целого дня тряски в сёдлах, и эта еда казалась отличной. Да и к какой ещё еде привыкли наши путники, постоянно ощущающие её недостаток.
– Ещё дней десять такого пути, – мечтательно протянул Демид, – и можно считать себя настоящими казаками-сечевиками. Поди готовят какой поход за зипунами, добывать себе казацкого хлеба. Хорошо бы.
– Вряд ли, Демид, – лениво отозвался Карпо. – Время уже для этого вышло.
– Как сказать, – не унимался Демид. – Всякое бывает на Сечи.
Однако разговор не клеился. Легли спать рано, договорившись сторожить по очереди. В первую очередь стал Ивась.
