Капитан чёрных грешников - Террайль Пьер-Алексис де Понсон дю

— Пойди переоденься, Жером, бедненький, — сказала Нанетта. — Ишь, на тебе нитки сухой нет.

Жером покачал головой:

— Нет, я не про погоду, — сказал он. — Погода что: нынче дождик, завтра ветер, послезавтра солнце светит. Не то я называю дурными днями.

Жером был высокий, еще крепкий старик, бывший солдат, прямой, как жердь. Переодеваться он не пошел, а взял стул, сел на него верхом и подставил спину огню.

— И в самом деле, — сказала старая служанка Марион. — Я ли в жизни всего не повидала — уже семьдесят второй год пошел, — а не думала, что господин Жан с господином Жозефом могут рассориться.

Жером сердито дернул длинный ус и пробормотал про себя что-то неразборчивое.

— Бедная мамзель Марта — уж как она плакала сегодня, когда уезжала!

— И господин Жозеф тоже плакал, — сказал Красавчик, — а вот господин Жан нет.

— А я, — сказала Нанетта, — все равно не могу поверить, что все это правда.

— Да нет, девочка моя, — ответила старая служанка, — все-таки правда. Господин Жозеф с дочкой уехали из замка и поехали на зиму в Экс, а с господином Жаном они разругались, а у господина Жана, сами знаете, характер еще тот, если ему кто слово поперек скажет…

— Да что же у них такое случилось? — спросил Красавчик.

— А этого никто толком не знает.

— Я-то знаю, — сказал Жером, — только знать буду про себя. А теперь я вам, ребята, хороший совет дам.

Все посмотрели на старого егеря.

— Я господина Жана хорошо знаю, — повторил Жером. — Он от малой искорки пожаром вспыхивает. Станете ему напоминать о брате и о барышне — он только пуще будет гневаться.

— Ни словечка ему про них не скажем, — ответила Марион.

— А нужно так, — продолжал егерь, — как будто вы про обоих в жизни не слыхали. Тогда настанет время, гнев его пройдет, господин Жан сам поедет в Экс, и все будет хорошо.

— Вот я точь-в-точь то же думаю, — сказала старая служанка.

— Так вы говорите, — вступил в разговор лакей Антуан, — господин Жан не плакал, когда другие господа уезжали?

— Чего не было, того не было, — ответил Красавчик.

— Значит, не было. Зато потом он пошел к себе в комнату, сел у окна, долго смотрел коляске вслед, а когда она из вида скрылась, обхватил голову руками и расплакался.

— И вечером сегодня ужинать не стал.

— Так вот, — вдруг сказал Жером, — об этом всем я не печалюсь. Два брата всю жизнь вместе прожили — небось скоро помирятся. А вот те, черные грешники…

Все, кто был на кухне, содрогнулись.

— Знаете, что они сделали третьего дня?

— Пастора Дюфура сожгли, так ведь?

— Вместе с домом.

— Сегодня замучились бы поджигать, — заметил Красавчик. — Дождем бы сразу все затушило.

— А у меня все равно сердце не на месте, — сказала старая Марион. — После той беды, что случилась у нас когда-то…

— Так ведь Большой Венаск уже помер.

— Так у него племянник есть…

Жером пожал плечами.

— Нет, его я не боюсь, — сказал он. — Да никто и не доказал, что это был Большой Венаск. Я вот в это не верю.

— Ох, если бы так! — отозвалась Нанетта.

— Все равно, — заметил Красавчик, — сегодня двери лучше все запереть.

— Да зарядить все ружья, какие есть в доме, — сказал Жером.

— Ну, сегодня ночью они все равно не явятся, — тихонько сказал лакей.

— Как знать, как знать…

— Дождик вон какой сильный.

— Таким дождик — не помеха, — пробурчал Жером.

Старуха Марион вздрогнула.

— Жером, — сказала она, — уж не узнал ли ты что?

— Что все знают, то и я знаю. Опять явились черные грешники и пастора Дюфура сожгли живьем.

— И все?

— Может, и не все, только это не ваше дело. Ну ладно, — продолжал егерь (похоже, его тут привыкли слушаться). — Идите-ка спать.

С этими словами он переглянулся с мужчинами, бывшими в кухне: конюхом Красавчиком и лакеем Антуаном. Старуха Марион, Нанетта и посудомойка, не проронившая за весь разговор ни слова, встали с мест.

— Огонь я потушу, — сказал Жером. — А пока ружье себе почищу, чтобы не заржавело.

Женщины вышли и пошли на верхний этаж замка — там у них было жилье.

А старик Жером сказал:

— Вот теперь и поговорить можно.

— Что у тебя такое? — спросил Антуан.

— Похоже, у черных грешников что-то такое о нашем замке на уме.

Красавчик слегка побледнел.

— Нынче вечером, незадолго до того, как солнце зашло, — рассказывал Жером, — шел я через виноградник, вон там, около трактира "Черный голубь".

— И что? — спросил Антуан.

— Вдруг моя собака повела носом, уши навострила, рычит…

— С чего это?

— Ну, я пошел за ней и вижу: кто-то в черном бежит со всех ног.

— Что, черный грешник?

— Грешник, не иначе. Я было хотел стрельнуть ему вслед, да у меня с собой только дробь была, а он уже далеко убежал. А собака за ним побежала.

Я ее подозвал, направился в сторону "Черного голубя" да и заглянул туда.

— Невеселый кабак, — заметил Красавчик.

— И хозяин там сволочь редкостная — Жан-Мартен. Шесть лет на каторге пробыл.

— Пробыл, верно, — сказал Красавчик. — Только давно это было, а как вернулся, так за ним ничего не замечали.

— А все равно, — тихонько сказал Жером. — Кое-что за ним наверняка есть.

— И что же?

— А то, что в его трактире у черных грешников штаб.

— Да ну!

— Я и раньше догадывался, а теперь, говорю вам, почти что наверняка знаю.

— Откуда знаешь?

— Сейчас расскажу. Как только я зашел, начался дождик. Пару лет назад я Жану-Мартену здорово помог. К нему пришли описывать трактир, а у меня было немного денег — я ему одолжил. Не его ради, он-то сам сволочь, а ради его жены — ее отец был хорошим человеком. Вот я вошел, жена его меня и спрашивает: "Поужинаете у нас?" "Да и переночуйте, — говорит Жан-Мартен, — дождик на всю ночь зарядил". Я поужинал. Он мне и наливать стал, да так подливал, что я понял: им надо меня непременно на ночь оставить. Тут я спохватился, взял ноги в руки и сюда прибежал.

— И все? — спросил Антуан.

— Все, да не совсем. Еще они с женой все время переглядывались так беспокойно, а пока я там ел, за окном то и дело свистели, а Жан-Мартен мою лампу поставил на окошко.

— Вот оно что!

— Так что надо нам приготовиться, — сказал Жером.

— И на ферме людям сказать.

— Уже сказал.

— А хозяину?

— Это мы посмотрим. Я Нептуна с Венерой с цепи спустил.

Нептуном и Венерой звали двух огромных волкодавов горской породы.

И не успел старик Жером произнести эти слова, как вдруг сквозь грохот бури за окном послышался собачий вой. И тут же зловеще застучал бронзовый молоток, подвешенный к входной двери замка.

Жером кинулся к ружью, а двое товарищей его побежали в оружейную комнату возле прихожей и схватили по двуствольному карабину.

Собаки выли, а молоток стучал и стучал в окованную железом дубовую дверь.

XIII

Замок Монбрен не вчера был построен и в старые добрые времена феодальных войн выдержал не одну осаду.

С тех пор две башни потеряли верх, илистые рвы засыпали, подъемный мост убрали, но остались еще добрые стены метровой толщины, окна с толстыми железными решетками, а в двери большая решетка с окошком, как в монастыре.

Старик Жером открыл окошко и посмотрел, кто стучит. Это был фермер.

Вечером на ферме запирали ворота двора, загоняли туда собак и спали под их охраной. Жили на ферме человек шесть мужчин и столько же женщин.

Это были: фермер по имени Мартен Бидаш, его три сына — здоровые молодцы тридцати, двадцати пяти и двадцати двух лет, — два работника, жена фермера, дочери фермера, пара служанок и пастушка.

Уже полтораста лет семья Бидаш из поколения в поколение арендовала ферму в этом замке.

Хозяева переменили веру, вернулись в католичество, но фермеры оставались убежденными протестантами и даже на службу к себе принимали только протестантов.