Александр Дюма - Графиня де Монсоро
Впоследствии Бюсси никак не мог определить, долго ли он пролежал в обмороке.
Когда он очнулся, холодный ветер обдувал ему лицо, слух тревожили какие-то хриплые, крикливые голоса. Он открыл глаза — посмотреть, не фигуры ли это с гобеленов пререкаются с фигурами на потолке, и, рассчитывая найти портрет на месте, завертел головой в разные стороны. Но не было ни гобеленов, ни потолка, да и сам портрет исчез бесследно. Справа от Бюсси стоял мужчина в серой блузе и белом забрызганном кровью переднике, видимо мясник, слева — монах из монастыря святой Женевьевы, склонившись, поддерживал ему голову, прямо перед Бюсси какая-то старуха бормотала молитвы.
Блуждающий взор молодого человека вскоре остановился на возвышавшейся впереди каменной стене, скользнул вверх по ней, измеряя высоту, и раненый узнал Тампль, угловую башню Бастилии. Холодное, блеклое небо над Тамплем робко золотили первые лучи восходящего солнца.
Бюсси лежал просто на улице, вернее, на краю рва. Это был ров Тампля.
— Ах, благодарю вас, добрые люди, что взяли на себя труд принести меня сюда, — сказал Бюсси. — Мне не хватало воздуха, но ведь можно было открыть окна в комнате, мне было куда покойнее там — на моей постели с белыми занавесками, чем здесь — на сырой земле. Ну да не в этом дело… У меня в кармане, если только вы не позаботились сами с собой расплатиться за свои труды, что было бы весьма предусмотрительно с вашей стороны… так вот, у меня в кармане найдется десятка два золотых экю. Они ваши, друзья мои, забирайте их.
— Но, сиятельный господин, — сказал мясник, — мы вовсе не переносили вас сюда, вы лежали здесь, на этом самом месте, мы шли мимо рано утром и увидали вас.
— Вот дьявол, — выругался Бюсси, — а молодой лекарь тут был?
Присутствующие переглянулись.
— Все еще бредит, — заметил монах, сокрушенно качая головой.
Затем он обратился к Бюсси:
— Сын мой, я думаю, вам подобало бы исповедаться.
Бюсси испуганно посмотрел на монаха.
— Тут не было никакого лекаря, наш бедный, добрый молодой человек, — запричитала старуха. — Вы лежали здесь, один-одинешенек и холодный, как покойник. Гляньте, вокруг вас все снегом запорошило, а под вами земля черная.
Бюсси почувствовал боль в боку, вспомнил, что получил удар шпагой, просунул руку под плащ и нащупал перевязь, а под ней на ране — носовой платок, на том самом месте, куда он его подложил накануне.
— Ничего не понимаю, — сказал он.
Воспользовавшись полученным разрешением, все, кто стоял около Бюсси, не мешкая, поделили между собой содержимое кошелька, осыпая его владельца громкими выражениями сочувствия.
— Ладно, — сказал Бюсси, когда дележ закончился, — все это прекрасно, друзья мои. Ну а сейчас доставьте меня домой.
— Ах, будьте покойны, бедный, добрый молодой человек, — затараторила старуха, — мясника Бог силой не обидел, а потом — у него и лошадь есть, и он может вас на нее посадить.
— Правда? — спросил Бюсси.
— Святая правда, — отозвался мясник, — и я сам, и мой коняга готовы вам служить.
— И все-таки, сын мой, — сказал монах, когда мясник отправился за конем, — я посоветовал бы вам свести счеты с Господом.
— Как вас величают, святой отец? — спросил Бюсси.
— Меня зовут брат Горанфло.
— Послушай-ка, братец Горанфло, — сказал Бюсси, усаживаясь, — я надеюсь, что эта минута для меня еще не наступила. К тому же я тороплюсь. Я совсем замерз и хотел бы уже быть у себя во дворце и согреться.
— А как называется ваш дворец?
— Дворец Бюсси.
— Как! Дворец Бюсси?
— Ну и что тут удивительного?
— Значит, вы из людей Бюсси?
— Я сам Бюсси, собственной персоной.
— Бюсси! — завопила толпа. — Сеньор де Бюсси! Храбрый Бюсси! Бич миньонов! Да здравствует Бюсси!
И на плечах собравшегося простонародья молодой человек был с почетом доставлен в свой дворец, а монах, на ходу пересчитывая золотые экю, доставшиеся на его долю, покачивал головой и бормотал:
— Если это тот самый головорез Бюсси, то я не удивлюсь, что он не пожелал исповедаться.
Вернувшись в свой дворец, Бюсси велел позвать хирурга, который его обычно пользовал. Эскулап нашел, что рана не опасна.
— Скажите мне, — обратился к нему Бюсси, — этой раной уже кто-нибудь занимался?
— По правде говоря, не знаю, хотя, пожалуй, рана выглядит очень свежей.
— А могла ли она вызвать бред?
— Конечно.
— Вот дьявол! — выругался Бюсси. — И все же — эти фигуры с цветами и шпагами, расписной плафон, резная кровать с шелковым пологом, белым с золотом, портрет очаровательной черноглазой блондинки, лекарь, который играл в жмурки и которому я чуть было не крикнул: “Горячо!”,— неужели все это бред, а в действительности была лишь драка с миньонами? Тогда где же я дрался? Ах да, вспомнил. Возле Бастилии, около улицы Сен-Поль. Я прислонился к стене, но это была не стена, а дверь, и, на мое счастье, она открылась. Я с трудом ее закрыл. А потом я оказался в прихожей и тут потерял сознание, больше ничего не помню. Может быть, мне все привиделось, вот в чем вопрос! Да, кстати, а мой конь? Ведь там, на месте боя, должны были подобрать моего убитого коня. Доктор, кликните кого-нибудь.
Врач позвал слугу.
Бюсси расспросил пришедшего и узнал, что конь, искалеченный, истекающий кровью, на рассвете притащился домой и ржанием разбудил челядинцев. Во дворце подняли тревогу, люди Бюсси, боготворившие своего господина, ни минуты не медля, бросились на розыски, и большая часть их еще не вернулась.
— Значит, бредом был только портрет, — рассуждал Бюсси, — и, наверное, он действительно мне привиделся. Разве мыслимо, чтобы портрет выходил из рамы и беседовал с лекарем, у которого завязаны глаза? Да я просто рехнулся! И все же, мне помнится, дама на портрете была восхитительна. У нее…
И Бюсси начал вызывать в воображении женский образ во всех подробностях; страстная дрожь — трепет любви, который согревает и будоражит душу, — охватила его.
— И все это мне привиделось! — горестно воскликнул Бюсси, пока хирург перевязывал его рану. — Черт подери! Это просто немыслимо. Таких снов не бывает! Ну-ка, повторим еще раз.
Бюсси принялся в сотый раз восстанавливать в памяти случившееся.
— Я был на балу. Сен-Люк меня предупредил, сказал, что у Бастилии меня подкарауливают. Со мной были Антрагэ, Рибейрак и Ливаро. Я их отослал. Поехал по набережной мимо Гран-Шатле и дальше. У Турнельского дворца заметил людей, которые меня поджидали. Они напали на меня, покалечили подо мной лошадь. Мы крепко бились. Я оказался в прихожей. Тут мне стало плохо, а потом… Ах, вот это “а потом” меня и убивает! После этого “а потом” — лихорадка, бред, видение. А потом, — вздохнул Бюсси, — я очнулся на откосе рва у Тампля, там монах из монастыря святой Женевьевы во что бы то ни стало хотел меня исповедать. Все равно я все узнаю, — заверил Бюсси самого себя после минутного молчания, в течение которого он снова одно за другим перебрал свои воспоминания. — Доктор, неужели из-за этой царапины мне опять придется торчать в четырех стенах две недели безвыходно, как в прошлый раз?
