Александр Дюма - Асканио
Он почувствовал нестерпимую боль и увидел кровь — она струилась, словно пот, по его лицу и капала на камни, на которых он лежал. Он понял, что ранен в лоб, и попытался нащупать раны. Они оказались легкими: просто ссадины, не задевшие черепа. Бенвенуто попытался встать, но тут же упал: оказалось, что сломана правая нога дюйма на три выше лодыжки. Нога до того онемела, что сначала он не почувствовал боли. Бенвенуто снял рубашку, разорвал ее на узкие полоски, туго забинтовал ногу, захватив бинтом ступню, чтобы повязка лучше держалась на переломе. Затем на четвереньках он пополз к одним из ворот, ведущим в Рим, — они находились шагах в пятистах.
Когда после мучительного получасового пути он добрался до ворот, оказалось, что они закрыты. Но Бенвенуто увидел под ними большой камень. Он сдвинул камень, который легко поддался, и пролез в образовавшееся отверстие.
Бенвенуто прополз еще метров тридцать, как вдруг на него набросилась свора голодных бродячих собак, почуявших запах крови. Самодельный кинжал Бенвенуто вонзился в бок самого большого остервенелого пса, и свора тотчас же накинулась на убитую собаку.
Кое-как добравшись до Транспонтанской церкви, Бенвенуто увидел там водоноса, который только что навьючил на осла наполненные кувшины.
Бенвенуто подозвал водоноса:
— Послушай-ка, я был в гостях у своей милой, да случилось так, что вошел-то я к ней через дверь, а вышел через окно: спрыгнул со второго этажа и сломал ногу. Отнесешь меня на паперть храма Святого Петра — дам тебе золотой.
Водонос взвалил раненого на спину, отнес в указанное место и, получив обещанное вознаграждение, ушел, даже не обернувшись.
Бенвенуто, превозмогая боль, на четвереньках дополз до дома сеньора Монлюка, французского посла, жившего в нескольких шагах от храма. Сеньор Монлюк помог ему и проявил такое усердие, что через месяц Бенвенуто поправился, через два — получил помилование, а через четыре — уехал во Францию с Асканио и Паголо.
А неудачник кастелян окончательно помешался: ему все представлялось, что он нетопырь, и он без конца пытался взлететь.
IV
СКОЦЦОНЕ
Когда Бенвенуто Челлини приехал во Францию, Франциск I пребывал во дворце Фонтенбло в окружении своего двора. Бенвенуто остановился в Фонтенбло и попросил, чтобы о его приезде уведомили кардинала Феррарского. Кардинал, зная, что король с нетерпением ждет Бенвенуто, тотчас же сообщил о новости его величеству. В тот же день король принял Бенвенуто и заговорил с ним на том сочном и богатом языке, которым так хорошо владел Челлини:
— Бенвенуто, оправьтесь от невзгод и усталости, несколько дней посвятите веселью, отдыхайте, развлекайтесь. А мы тем временем подумаем, что бы такое вам заказать.
И Франциск I приказал упреждать все желания скульптора, поселившегося в замке.
Таким образом, Бенвенуто сразу же очутился в центре французской цивилизации, которая в ту эпоху еще отставала от итальянской, но уже готовилась превзойти ее. Ваятель присматривался к окружающей обстановке, и ему казалось, что он не покидал столицу Тосканы, ибо его окружали произведения искусства, знакомые ему еще по Флоренции; здесь тоже Приматиччо сменил Леонардо да Винчи и маэстро Россо.
Итак, Бенвенуто должен был стать преемником этих знаменитостей и обратить взоры самого изысканного двора в Европе на искусство ваяния, в котором он достиг такого же мастерства, какого достигли эти три великих художника в искусстве живописи. Поэтому Бенвенуто решил не ждать обещанного заказа короля, а задумал создать на собственные средства то, что подскажет ему вдохновение. Челлини сразу подметил, как мила королю резиденция, где они встретились, и решил в угоду ему создать статую и назвать ее «Нимфа Фонтенбло».
Это действительно должно было быть произведение искусства — статуя, увенчанная колосьями, дубовыми листьями и виноградными лозами, ибо Фонтенбло лежит у долины, затенен лесами и окружен виноградниками. Нимфа, о которой грезил Бенвенуто, должна была воплощать Цереру, Диану и Эригону — трех дивных богинь, слитых воедино. Ваятелю хотелось в едином образе сохранить отличительные черты каждой, а на пьедестале статуи изобразить атрибуты всех трех богинь. Те, кто видел восхитительные фигурки, украшающие пьедестал его Персея, знают, с каким искусством мастер-флорентиец ваял дивные скульптурные детали.
Скульптор обладал непогрешимым чувством прекрасного, но для воплощения идеала ему нужна была натурщица. Но где найдешь женщину, в которой бы сочетались прекрасные черты трех богинь!
Конечно, если бы, как в античные времена, во времена Фидия и Апеллеса, прославленные красавицы, эти властительницы формы, захотели прийти к ваятелю, Бенвенуто без труда нашел бы среди знатных дам ту, что искал. В ту пору при дворе в расцвете красоты блистали поистине богини Олимпа: Екатерина Медичи, которой шел лишь двадцать второй год; Маргарита Валуа, королева Наваррская, прозванная Четвертой грацией и Десятой музой, и, наконец, герцогиня д’Этамп, которой в нашем повествовании отведена немаловажная роль. Она слыла самой красивой из ученых женщин и самой ученой из красавиц. Итак, прекрасных женщин для художника здесь было более чем достаточно; но мы уже сказали, что времена Фидия и Апеллеса давным-давно миновали.
Надо было искать модель в ином месте. Поэтому Бенвенуто очень обрадовался, узнав, что двор собирается в Париж. По словам самого Бенвенуто, двор в те времена путешествовал со скоростью погребальной процессии: впереди скакали двенадцать-пятнадцать тысяч всадников, останавливаясь на привал в любой деревушке, где едва насчитывалось две-три хижины, теряли каждый вечер часа четыре, чтобы свернуть лагерь, и, хотя королевскую резиденцию отделяло от столицы всего шестнадцать лье, из Фонтенбло до Парижа добирались пять дней.
Раз двадцать за время перехода Бенвенуто Челлини испытывал искушение поскакать вперед, но всякий раз его удерживал кардинал Феррарский, говоря, что если король ни разу за целый день не увидит ваятеля, то, без сомнения, спросит, что с ним случилось, и, узнав, что он уехал, не испросив разрешения, сочтет это за непочтительность к его королевской особе.
Итак, Бенвенуто с трудом преодолевал нетерпение и во время долгих стоянок старался убить время, делая наброски «Нимфы Фонтенбло».
Наконец приехали в Париж. Прежде всего Бенвенуто навестил Приматиччо, которому было поручено продолжать в Фонтенбло труды Леонардо да Винчи и Россо. Приматиччо уже давно жил в Париже и, вероятно, мог дать хороший совет, где найти натурщицу.
