Рахул Санкритьяян - В забытой стране
— Когда? — спросил я.
Господин Чан вытащил из кармана часы и, взглянув на них, сказал:
— Через полчаса.
Он встал и отправился в свой номер.
Давно уже пора было спать, но нам не хотелось расходиться, и мы поднялись на крышу гостиницы, где стояли кресла и кадки с пальмами. Мы уселись и стали тихо беседовать между собой. Впереди сверкал своими огнями порт, а наверху, в темном небе, ярко горели звезды и светила красавица луна. Доносившиеся с улицы песни и музыка увеличивали прелесть этой дивной ночи.
Я уже старик, но очень люблю мир, и чем больше я думаю о нем, тем более необыкновенным, красивым и привлекательным кажется он мне. Иногда, в такую ночь, как эта, на меня нападает раздумье: а не зря ли я потратил столько лет, переворачивая по ночам при свете лампы страницы старых, запыленных книг, в то время как в мире есть огромные степи, где дуют жаркие ветры, красивые горные луга, покрытые сочной зеленой травой, и такие места, которые, казалось бы, созданы специально для человека.
Насколько я помню, я начал делиться своими мыслями с Дхандасом и Дхирендрой, как вдруг прямо перед нами, на крыше гостиницы, показался человек, один вид которого вызывал представление об острой нужде, голоде и постоянных страданиях. Мы хорошо разглядели его при свете луны. По внешности он походил на араба и был одет, как современные египтяне. Незнакомец был так грязен, что, когда подошел к нам, мы невольно отодвинулись от него. Его длинные черные волосы, слипшиеся от грязи, падали на лицо. Над глазами нависли густые брови. На одной ноге был надет ботинок, на другой — кожаная туфля, какие обычно носят арабы. Синие штаны были обтрепаны ниже колен. Время от времени беднягу душил кашель.
Дхандас принадлежал к людям, которые без всякого зазрения совести могут грубо обращаться с бедняками, попавшими в самое тяжелое положение.
— Кто ты такой? Пошел вон! Сейчас же убирайся отсюда! — закричал он.
И вдруг мы услышали спокойный голос господина Чана:
— Пожалуйста, никуда не уходите до тех пор, пока я не вернусь. Если хотите, идите спать, но ни в коем случае не покидайте гостиницу. Я надеюсь, что буду отсутствовать немногим более часа.
Глава VII. ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ЧАНА
Чан вернулся под утро и подробно рассказал нам обо всем, что случилось с ним в ту полную для него опасностей волшебную ночь. Мне хочется, насколько это в моих силах, описать приключения Чана. Я убежден, что все рассказанное им — чистая правда, потому что такой человек, как Чан, никогда не станет придумывать лишнее.
Из гостиницы Чан прошел прямо в порт и оттуда спустился в квартал бедняков. Была полночь, но здесь еще не спали. На улицах было полно грязи и мусора. У детей, которые, несмотря на поздний час, играли при свете газовых фонарей, были серьезные и печальные лица, как у стариков, все переживших на своем веку. Вокруг было много пьяных — одни валялись на земле, другие шли шатающейся походкой.
Чан остановился, чтобы хоть немного привыкнуть к этой страшной, душераздирающей обстановке, и затем пошел по главной улице, начинавшейся прямо от лестницы. Он наклонил голову и незаметно осматривал всех встречных. В кармане у Чана лежал наготове двенадцатизарядный пистолет.
У одной из дверей сидел беззубый и совершенно седой старик араб. Господин Чан, чьи способности были беспредельны, решил выдать себя за турка и заговорил с арабом по-турецки, но тот замотал головой, давая понять, что не понимает незнакомца. Тогда господин Чан перешел на английский. Оказалось, старик немного знает этот язык.
Они разговорились о Тунисе, поскольку Чан сказал, что он родом оттуда. Сам же старик приехал сюда из Бизерты. Много лет назад, в дни своей молодости, он занимался грабежами и воровством и не раз угонял скот с пастбищ Атласских гор. Теперь он постарел, одряхлел, стал слабым и немощным, и не на что ему было надеяться, кроме как на аллаха.
Господин Чан не случайно остановил свой выбор на этом человеке. Он знал, что старики спят мало и поэтому больше других видят и слышат, что происходит вокруг. Каждый, кто спускается сюда, неминуемо должен пройти по этой улице, и, если двое «египтян» действительно укрывались здесь, старик не мог не заметить их.
Поговорив немного с Чаном, старик налил стакан амбита и сказал:
— Хотя я всю жизнь был вором и разбойником, я правоверный мусульманин. Пророк запретил своим ученикам пить вино, но про амбит пророк ничего не сказал: ведь это же сок.
После того как старик выпил, Чану уже не составляло никакого труда выведать у него всю правду, и он узнал, что оба «египтянина» здесь. Они остановились в доме у одного человека, наполовину армянина, наполовину грека, который по всему Суэцкому каналу пользовался славой самого отъявленного негодяя. Он был предводителем шайки и вместе со своими людьми грабил моряков и пассажиров, останавливавшихся в Суэцком порту.
Старый араб ничего не скрывал: в этом квартале жили одни воры, и старик несомненно принял Чана за одного из них.
Распрощавшись со стариком у одной из винных лавок, Чан направился дальше. Он без особого труда разыскал дом, в котором жил полугрек-полуармянин. На двери не было ни молотка, ни звонка, и Чану пришлось постучать кулаком.
На стук вышел человек с огромными усами и обратился к Чану на незнакомом языке. В его грубом голосе звучала угроза.
— За мной гонится полиция, — тихо сказал Чан на ломаном английском языке.
— Какое мне до этого дело? — ответил тот, переходя на английский.
— Спрячь меня!
— Сколько у тебя денег? — с сомнением спросил хозяин.
— А тебе не все равно? У меня есть деньги, но сколько их и откуда они — мое личное дело, и тебя это вовсе не касается. Я прошу убежища, и, если ты укроешь меня здесь на одну ночь, я заплачу тебе за это пять рупий.
Хозяин вначале не соглашался, помня о двух постояльцах, с которыми он договорился никого не пускать сюда на ночлег, пока они будут здесь жить. Но потом он подумал, что пять рупий только за то, чтобы дать приют на одну ночь, — сумма не маленькая. К тому же двое чужеземцев, которые сейчас спали крепким сном, даже не узнают об этом. И хозяин решился. Он впустил Чана, закрыл за ним дверь и повесил на нее огромный замок, а ключ от него положил к себе в карман. Ни одно его движение не укрылось от наблюдательного Чана, который хорошо понимал, что малейшая оплошность может стоить ему жизни.
В первой комнате, куда они вошли, Чан увидел стол, на котором горел вставленный в горлышко бутылки маленький огарок свечи. В углу стояла хорошая широкая кровать, и на крюке, вбитом прямо в стену, висело пальто. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли и грязи.
