Богдан Сушинский - Саблями крещенные
— Маловато нас, но постараемся увести!
Преодолев расцвеченную заледенелыми озерцами долину, отряд начал медленно взбираться по ее заиндевевшему склону, стремясь как можно скорее вырваться на равнину. Но кони скользили и то и дело оступались на наледях. Старые, опытные казаки, оглядываясь назад и уже инстинктивно чувствуя за спиной приближение погони, озлобленно пришпоривали животных, отлично понимая, что в схватке с посланными вслед за ними двумя эскадронами драгунов им не устоять.
— Не вырывайтесь на равнину! — хрипел им вслед основательно подморозивший горло полковник. — Уходите вон по той травянистой ложбине! Недалеко отсюда — Ярылычев брод, — обратился к державшемуся рядом старому сечевику Орданю, приставшему к отряду только для того, чтобы провести его к Сечи, да, если повезет, умереть в бою, как подобает казаку. Родню свою он навестил, но оставаться на ее харчах не стал, а отправляться на отмаливание грехов в ближайший монастырь счел недостойным себя. Тем более что, как выяснилось, его сабля еще могла понадобиться самому генеральному писарю реестровиков Хмельницкому.
— Мудро говоришь. Скоро приблизимся к Черному притоку, — щурил все еще довольно зоркие глаза Ордань, из-под рваной овечьей шапки которого осиротело выбивался основательно посеребренный сединой казачий чуб-осэлэдэць. — По нему пойдем к плавням. Если поляки и настигнут нас, на плавневых островках как-нибудь отобьемся. А не настигнут — уйдем вдоль плавней к Чауровой могиле, от которой и до Сечи уже недалеко.
— Так веди нас к этой Чауровой могиле, казак, веди! Это лучше, чем выбирать здесь место для собственных могил.
— Все Дикое поле — казачья могила. Но и костьми врагов наших оно тоже устлано, — поучительно проворчал Ордань, устремляясь по пологому ярусу склона в сторону невидимого отсюда Днепра.
Заслышав стук копыт и вожделенный запах конского пота, из оврага выскочила тройка отощавших степных волков. Увидев перед собой сплошную черную массу всадников, стая какое-то время уходила прямо к Черному притоку, и отряд держался ее следа, пока наконец вожак не сообразил, что нужно не прижиматься к реке, а уводить своих собратьев в глубь степи.
— Справа от нас, за долиной, пятеро всадников. Похоже, разведка поляков! — отстал от своего авангарда из четырех казаков старший сын Хмельницкого, Тимош.
— Где они?
— Вон за той рощицей!
— Бери десяток казаков. Если поляки, — одного попытайтесь захватить, если же татары, — изрубите. Ну а беглецов на Сечь приводите сюда. Рубаки и нам нужны!
— Исполню, полковник, — умышленно избегал Тимош слова «отец». Здесь он, как и все, казак отряда полковника Хмельницкого.
Поднявшись на гребень склона, Хмельницкий оглянулся на заснеженную, изрезанную оврагами равнину. Отряд все еще шел по украинской земле, однако полковника не оставляло ощущение, что родина его осталась за туманной проседью небосклона и что теперь он — бездомный, никому не нужный изгнанник. Где-то там, за белесыми кронами рощи да серыми пирамидами казачьих могил, оставались Субботов, Чигирин, Черкассы, Киев… Только Днепр все еще соединял Дикое поле с той землей, которую он оставил и к которой уже неизвестно когда сможет вернуться.
То, что в этот раз он опять сумел вырваться на волю, до сих пор казалось Хмельницкому чудом. Поляки схватили его прямо на базаре, где он пытался продать коня, чтобы заполучить немного денег на дорогу, и тут же доставили к чигиринскому старосте, чтобы учинить допрос, приписывая ему подстрекательство к восстанию против Речи Посполитой и католической церкви…
Правда, казаки и несколько крестьян, оказавшихся в числе свидетелей, ни одно из этих обвинений не подтвердили. А четких указаний, как поступать дальше с полковником Хмельницким, староста не получил. Чтобы как-то решить его судьбу, староста отправил гонца к коронному гетману Потоцкому. Что ни говори, под стражей оказался сам генеральный писарь реестрового казачества, которого не раз принимал король Польши.
А спас арестанта чигиринский реестровый полковник Кричевский, его кум и единомышленник, под попечительство и охрану которого он был передан старостой. Кричевский сумел освободить опального воина буквально за день до того, как староста получил письменный приказ коронного гетмана «немедленно казнить изменника Хмельницкого».
— Полковник, эти пятеро оказались беглыми крестьянами из винницких владений графа Потоцкого! — вновь появился рядом с отрядом Тимош Хмельницкий.
— Точно православные беглые? Не подосланы поляками?
— Да не похоже, чтобы из подосланных! Крестьяне. Коней захватили из графской конюшни. Эй, вы, — обратился к беглецам, — приблизьтесь к полковнику!
Подвели всех пятерых, уже спешенных. Изодранные холодные жупаны, прохудившаяся обувка; вооружены кто чем — вилами, косой, поржавевшей саблей с отломанным кончиком острия.
— Сабля тебе после Мамаевого побоища досталась, а, казак? — осмотрел это странное оружие Богдан Хмельницкий.
— Дедовская она, — обиженно возразил рослый парень, с плечами, которым позавидовал бы любой силач из тех, кем любил похваляться перед иностранцами турецкий султан. — Сойдемся с татарами, али с поляками — лучшую добуду.
— Сойдемся, с нами не засидитесь. Как зовут?
— Савуром кличут.
— Савуром? — удивился Хмельницкий. — А что, кличка под стать казаку.
— Ты уж прими нас, атаман, до своего войска, — поклонился самый старый из пятерых. Вилы он держал под мышкой, словно только что перебрасывал подсохшее сено и распрямился, чтобы передохнуть. — Мы там, у себя в селе, бунт подняли, так что нету нам туда воротья. Вояка из меня уже никакой, зато на хлопцев глянь: германский король позавидует.
— Присоединяйтесь, пусть завидует, — согласился Хмельницкий. — Жаль, что маловато вас. Верните им коней. В путь, на Запорожскую Сечь!
— На Сечь! — словно боевым кличем поддержали Хмельницкого его воины.
1
При короле Стефане Батории один из наиболее известных представителей этого рода, Ян Замойский, был великим канцлером и коронным гетманом Польши. Он же слыл и ближайшим советником короля, одним из его лучших полководцев. Служил Ян Замойский и королю Сигизмунду III, однако неуживчивый и недальновидный Сигизмунд сумел нажить себе врага и в лице этого деятеля.
2
Сандомирский воевода Зебржидовский был возмущен политикой короля Сигизмунда, умудрившего начать три войны — против Швеции, Турции и Московии, а также обещанием, которое Сигизмунд дал австрийскому императору: в благодарность за то, что тот позволил ему жениться на австрийской эрцгерцогине Анне, еще при своей жизни уступить Польшу Австрии. Это совершенно справедливо было расценено сеймом и многими польскими патриотами как откровенное, циничное предательство интересов Польши. Конфликт с королем привел к тому, что воевода отказался подчиняться ему.