Анатолий Брусникин - Девятный Спас
Рассказал о Софье, которая была не беспутной девкой и похитительницей власти, как болтают ныне, а истинно великой и мудрой правительницей, кому он, её ближний стольник, служил верой и правдой. Расписал красу и таланты Василия Голицына, павшего от завистнических козней. Трогательно поведал о роковом амуре меж царевной и её министром.
У Василисы от сопереживания задрожали губы. А когда услышала, что она — плод той прекрасной тайной любви, вскочила и схватилась рукой за сердце. Щёки пылают, глаза горят. Впервые Автоном подумал: а пожалуй, девка-то недурна. Откормить — красавицей будет. Чем не царица российская? Но повести не прерывал ни на миг.
Доверила-де Софья накануне своего падения преданному стольнику три главных сокровища: новорожденную дочь, священную царскую икону и бочонки с золотой казной. Но напали на Зеркалова лютые враги, всего этого лишили, и сам он единственно чудом жив остался.
Больше всего убивался не из-за Спаса и, тем более, не из-за ста тысяч цехинов, а из-за царственной малютки, которую уж не чаял повстречать в этой жизни. Находясь в дальней ссылке, терзался сей мыслию каждый день. А как только вырвался из опалы, устремился на поиски.
Когда же нашёл её у князя Матвея, живую и невредимую, возблагодарил Господа и поклялся, что более никогда не оставит драгоценное дитя своей заботой.
— Я догадывалась! — всхлипнула в этом месте Василиса. — Я чувствовала, что я у тяти не родная! Всё мерещилось, что он на меня с опаской смотрит!
— Ещё б ему не смотреть на тебя с опаской. Не я один тебя разыскивал. Враги Софьи Алексеевны о тебе знали и хотели извести. Помнишь, как тебя ночью пытался убить злой карла? Он был подосланный врагами, втёрся в моё доверие, чтоб до тебя добраться… Потому и оставил я тебя одну в Сагдееве, чтобы отвлечь вражеское внимание.
В свои замыслы Зеркалов её посвящать не стал. Это было ни к чему. Пока было довольно, чтоб девчонка прониклась, сколь многим она обязана своему благодетелю и как прочно они повязаны. Чтоб потом, остыв от слёз, она не засомневалась в правдивости рассказа, Автоном Львович дал ей письмецо, якобы найденное в бумагах Матвея Милославского. При этом внутренне улыбнулся: нечасто бывает, чтобы подделка способствовала доказательству совершеннейшей истины.
— Собираюсь подать прошение, чтоб ты числилась моею законной дочерью и носила имя Зеркаловых, — торжественно сказал он. — Будешь мне дочь, а я тебе отец. Это укроет тебя от вражьих происков. Заодно избавишься от скверной фамильи, которой все шарахаются. — И поспешно прибавил, когда у неё вдруг вытянулось лицо. — А про Сагдеево не сомневайся, оно останется в твоём приданом…
И всё равно на её лице читалось смятение. С чего бы? Предложение со всех сторон было выгодным. Девка она острая, неужто не понимает? Наверное, опасается, не будет ли на прошение отказа. Не объяснять же, что оно будет подано уже новому царю, который своему спасителю ни в чём не заперечит. Однако Василиса, оказывается, тревожилась не о том.
— Что ж, Петруша станет мне братом? — спросила она с трепетанием голоса. — Не хочу я этого!
Автоном Львович заморгал, сам на себя поражаясь. Как это он, старый знаток человечьих душ, проглядел очевидное? Девчонка-то, оказывается, сохнет по Пете!
Ещё не решив, хорошо это или плохо, Зеркалов по привычке сразу принялся выискивать, какую из этой неожиданности можно извлечь выгоду. И выискал.
Ай да сынок, ай да тихоня! Вот и на упрямицу ключик сыскался. Тут предвещались самые разные многообещающие варияции. Но это ещё успеется. Главным плодом ночной беседы была уверенность, что девка с Зеркаловыми связана крепко, не сорвётся. Вот и ладно.
В череду мыслей и планов, теснившихся в многоумной голове гехаймрата, вторгся тройной звон часов, стоявших в углу кабинета.
Задумавшись, Автоном Львович перестал следить за временем, а между тем уж пробило три часа. Где же взрыв, первый удар гишторических курантов? Неужто сорвалось?
Князь-кесарь из своего монастырского объезда заехал в Преображенку совсем ненадолго. Был он злой, усталый. Сколько ни пугал архимандритов, сумел из них вытрясти серебра, золота, парчовых риз лишь тысяч на сто, меньше трети требуемой суммы. Прогневается государь, скажет, одряхлел Ромодановский. Впервые не сдюжил, подвёл…
— Ну, а ты чем порадуешь? — хмуро спросил Фёдор Юрьевич помощника. — Закончил розыск иль нет?
Зеркалов пообещал к завтрему закончить и обо всём доложить, а князь-кесарь тому был рад. Как ни крепился старик, а всё же и у него сила не бездонная. Поехал к себе, спать. С тех пор почти час прошёл.
Пора уже Ромодановскому было отправиться в тартарары, а на Москве по-прежнему тихо!
И здесь содрогнулся несокрушимый Автоном Львович, почувствовав дыхание бездны.
Не надев парика и шляпы, простоволосый, побежал через тёмный двор к ермитажу, где Петя со вчерашнего дня колдовал над иконой.
Сына Зеркалов застал не за работой. Тот сидел на лавке, закрыв лицо руками, и к вошедшему не повернулся. Мольберт стоял, завешенный тряпкой.
Но гехаймрату сейчас было не до копии и не до Петиной хандры.
Автоном Львович бросился на колени перед Девятым Спасом, воздел руки и, глядя прямо в лучезарные очи Христа, взмолился:
— Господи, да сбудется всё так, чтоб вышло во благо мне, сирому рабу Твоему, а пуще того сыну моему Петюше!
И дошла до слуха Вседержителя страстная молитва. С яузской стороны, где Москва, докатилось глухое, раскатистое эхо.
Глава 10
Спас Чёрны Слёзы
Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьётся да вертится,
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?
Ф. СологубЖдал знака и Алексей Попов, с раннего вечера томившийся на английском посольском подворье, в подвале. Всё шло гладко, согласно придуманному плану. Даже лучше.
Посланник Витворт, подготовленный своим секретарём, отнёсся к позднему возвращению «лейтенанта фон Мюльбаха» без подозрений. Днём Алёшка свободно отлучался в город и даже побывал у властительницы сердца, которая, с одной стороны явила непреклонность, с другой же подсказала путь к своей благосклонности: пиши, пиит, вирши — тем и преуспеешь.
Поэтому чем себя занять, было. Мечтательно щурясь на свечку, новопроизведённый майор сочинял чувствительную оду о жестокой царице Клеопатре, искавшей наслажденья в мучительстве влюблённых в нея мужей. Дело двигалось бойко.
Главное же, ради чего Алёшка был заслан к англичанам, уже исполнилось. Ещё вечером пришёл Штрозак, позвал к резиденту, а по дороге шепнул: боясь, как бы не опередил австрийский посланник, сэр Чарльз саморазоблачительный репорт уже составил и вручит посланцу немедля. Пара лучших коней стоят под седлом. Бумаги готовы. Как только грянет взрыв, можно отправляться в дорогу.
