Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев
– Наглая скотина! – повысила голос императрица, вскинув рыжеволосую голову и ударив секретаря своим изумрудным взглядом, будто кнутом, – разве я приказывала тебе ко мне прикасаться?
– Нет, госпожа.
Она перестала злиться. Но демонические черты её красоты, которые обозначились столь внезапно, не сделались опять женственными. В её зелёных глазах теперь было любопытство. Будто не замечая этого, секретарь продолжал бледнеть и дрожать, но больше для театральности, потому что если и был пуглив, то не слишком.
На южной башне дворца ударили в колокол. Это был сигнал к смене караула на всех постах. Над морем и городом взошло солнышко. Было слышно, как заскрипели двери святой Софии. В собор входили священники. Насладившись бледностью и дрожанием лицемера, императрица сказала ему:
– Подонок! Встал и разделся.
Юноша тут же поднялся на ноги. На нём был обычный костюм скромного чиновника с самой бедной окраины – грубо сшитые башмаки, льняная рубашка, узкие тувии. Снять всё это было недолго. Насмешливо оглядев голую фигуру секретаря, который не мог прикрыться, так как имел маленькие руки и темперамент двадцатилетней сволочи, Феофано остановила царственный взор на его ступнях и подняла брови.
– Никифор! А почему у тебя такие грязные ноги? Ты что, ходил по улице босиком?
– Нет, императрица. Но у меня дырявые башмаки. Мне очень давно не платили жалованье.
Царица захохотала, сразу в изнеможении упав на спину. Ответ юноши так её позабавил, что ничего она не могла поделать с собой. Она хохотала бы, даже если бы во дворце начался пожар. Никифора это не оскорбило. Он знал, что именно так всё и должно быть. Прекрасная Феофано все свои шалости объясняла только коварством тех, кто имел бесстыдство воспользоваться её временным бессилием.
Глава девятая
Вёсельная ладья, на которой послы во главе с Гийомом поплыли в Константинополь, была не очень-то быстроходна. Путь по Дунаю, а затем по морю занял целые три недели. Прибыли рано утром. Начальник гавани Феодосия оказался сообразительным пьяницей и отправил гонца во дворец немедленно. Через час в гавани появились друнгарий городской стражи, помощники легатория и Никифор Эротик. Гийом, который с Никифором был знаком, предъявил ему посольские грамоты. Удовлетворившись ими, сановники проводили послов в предместье св. Мамы, почти безлюдное, потому что торговый сезон уже был окончен, и предоставили им просторный каменный дом с винным погребком и прислугой. Когда вельможи ушли, пятьдесят послов уселись за стол и начали пировать. Слухи разлетались по Константинополю быстро, и очень скоро к послам присоединились все проститутки города и предместий.
Через два дня Гийом и Рагдай, имена которых стояли на документах, были приглашены во дворец. Поскольку Никифор Фока воевал в Сирии, двух послов принимали в большой церемониальной зале, Хрисохеклине, Феофано и Лев Мелентий. Она сидела на троне, а он стоял слева от неё, чтоб иметь возможность переговариваться с ней взглядами или шёпотом. За спиной царицы стояли два рослых воина. Это были новый этериарх Иоанн и личный телохранитель царицы, прославленный богатырь Анемас. Вдоль стен, как обычно, выстроились дворцовые экскувиторы, но уже не в парадных доспехах, а в боевых. Парадные были проданы. Половина денег вроде бы даже пошла в казну. Справедливость, впрочем, требует уточнить, что павлиньи перья, которые украшали шлемы, остались.
Гийом, знавший этикет, и Рагдай, во всём подражавший франку, остановились в паре десятков шагов от трона и с восхищением поклонились зеленоглазой красавице. Они оба видели её ранее, но не в блеске царских одежд. На троне она показалась франку юным архангелом, а Рагдаю – сказочной царь-девицей. На Феофано были пурпуровые кампагии, которые попирали верхнюю ступень трона, блещущий золотом скарамагний и диадема из драгоценных камней. Огненные волосы Феофано, переплетённые яхонтовыми нитями, составляли чудеснейшую гармонию с её бледным, чуть горбоносым лицом и ярко-зелёными, проницательными глазами. Глаза её улыбались, рот хранил строгость.
– Рада вас видеть, – ласково обратилась она к послам, кивнув головою. Толмача не было, так как оба посла сказали заранее, что владеют греческим языком. Они ещё раз склонились перед властительницей, коснувшись пальцами пола, после чего Гийом молвил:
– Императрица! Привет тебе от князя Руси и царя Болгарии, Святослава.
– Чем я могу быть ему полезна? – спросила лукавым голосом Феофано, подержав паузу.
– Святослав предлагает тебе, сиятельная, признать его тем, кем он был сейчас мною назван – то есть, царём болгарским, и строить с ним отношения сообразно этому рангу, – ответил франк. Царица, чуть улыбнувшись, искоса поглядела на Льва Мелентия. Тот сказал:
– Насколько я понимаю, князь Святослав владеет не всей Болгарией, а лишь частью её. Столица им не взята. Исходя из этого, как он может быть признан нами царём Болгарии?
– Но её столицей сейчас является Переяславец, – возразил Гийом, – Святослав, который находится в этом городе, управляет большей частью страны, поскольку народ и знать признали его своим государем, а Переяславец – стольным городом. У бывшего царя, Петра, сидящего сейчас в бывшей столице, Преславе, нет армии и нет подданных. Святослав оставил этому жалкому старцу жизнь, свободу и небольшой кусочек страны лишь из милосердия. Вот и всё.
– Должна заявить, что я нахожу это разъяснение весьма точным и справедливым, – произнесла Феофано и улыбнулась Гийому. Тот в третий раз поклонился. Придав своему лицу суровое выражение, логофет спросил у царицы:
– Это твоё окончательное решение, госпожа моя?
– Да. Мы будем платить Святославу дань, как царю Болгарии. Всякий, кто попытается затянуть исполнение моего приказа, будет наказан. Срочно займись оформлением всех бумаг, которые я должна подписать в связи с этим делом. Золото в слитках должно быть передано послам не позднее, чем…
– Послезавтра, – тихо, но убедительно перебил Лев Мелентий, склонившись к уху царицы, – прошу тебя, венценосная! Это очень сложное дело.
– Ну хорошо, послезавтра. Надеюсь, ты понимаешь, магистр, что я никаких отсрочек больше не допущу?
– Всё будет исполнено, госпожа.
– Послов этих одарить, и одарить щедро. Они мне очень понравились.
Завершая фразу, императрица смотрела лишь на Гийома. Смотрела так, что тридцатилетний франк, весьма искушённый во взглядовых поединках с женщинами, смутился и опустил глаза. Она засмеялась. Он покраснел. Рагдай много раз потом вспоминал этот разговор Гийома и Феофано. Да, разговор без слов, который никто, кроме них, не понял и не услышал. А ведь, казалось бы, что может быть яснее? Но только через три с половиной года Рагдаю стало понятно всё.
– Спасибо тебе, царица, – прервал, наконец, Гийом слишком затянувшееся молчание, потому что пора было уходить, – мы скажем нашему князю, что ты была благосклонна к нам.
– Хорошо, можете идти.
За дверьми была целая толпа каких-то людей. Видимо, они пришли на приём к царице. Дворцовый служащий длинными коридорами вывел русских послов во двор и открыл им дверь
