Николай Бахрошин - Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов
Смуглое, провяленное многими ветрами лицо Харальда осталось, как положено ярлу и конунгу, невозмутимым, но внутри ворохнулась неожиданная тревога. Не проведал ли наушник князя, куда и зачем конунг ходил в лес под вечер подальше от становища?
На встречу с Нафни, принесшим ему весть от конунга Рагнара, ярл пробирался с большой опаской. Мало того, несколько молодых и быстрых на ногу дружинников прятались по кустам словно бы невзначай, следили, чтоб никто из княжьих людей не увязался за ним. Эти волчата молодые, цепкие, если что, они бы предупредили… Нет, не проведал, решил Харальд, будь по-другому, небось уже сам бы пробирался к Добружу с вестями. Пока только вынюхивает да присматривается. Выискивает измену, старается заслужить от князя дорогой подарок. Ан главное-то все одно проворонил…
— Может, и так, — сказал конунг. — Тебе виднее, у тебя глаза быстрые. Быстрее, чем иные стрелы…
Когда придет срок — убью его первого, в очередной раз напомнил себе Резвый. Глядя прямо в глаза княжьему отроку, он улыбнулся этой веселой мысли, живо представив, как тот корчится, зажимает руками перерубленное горло… В горло рубить, конечно же, в горло… Те, кто получает такой удар, умирают мучительно, хрипят и катаются по траве, выдувая через рану кровавые пузыри…
Затень опять ничего не ответил. А что ему отвечать? Намек в насмешливом тоне наемного морского конунга был слишком прозрачным. Иные слова проще не услышать, чем нарываться на ссору с опасным воином, прославленным даже среди бесстрашных свеев быстротой меча.
— Конунг Харальд всегда шутит… — примирительно заметил он через некоторое время.
— Шучу, тогда весело, — отрезал Харальд.
— Что же так развеселило воина в этой роще? — не отставал Затень.
— Как это что? Службу князю справили, содрали с дикарей из-под первой вторую шкуру, богатую дань теперь повезем в город Юрич. Есть чему веселиться…
Затень явно хотел еще что-то сказать, но Резвый больше не слушал его, стремительно двинулся дальше, вроде бы случайно задев княжьего отрока железным, кольчужным плечом. Как он и ожидал, Затень не возмутился вслед, только рассерженно засопел. Но голоса подавать не стал. Да и то сказать, кричать в спину уходящему — что может быть глупее?
Наверное, он тоже ненавидит меня, вдруг подумал Харальд и улыбнулся этому. Ненависть врагов только придает жизни остроту и вкус, как вареву — дорогие приправы из южных земель.
Харальду действительно было весело. Резвый уже встретился с Нафни в потайном месте в чаще леса, воины из дружины передали, где тот его ждет. Сорвиголова рассказал ему устное послание Рагнара. Замысел был хорошим, Рагнара звали теперь Одноруким, а нужно было бы по-новому прозвать Хитрым, восхищался про себя Резвый. Опытный конунг был не только мудрым, как Один, но и коварным, как Локи. Однорукий все хорошо продумал: и как обмануть Добружа, и как поднять Юрич на меч малой кровью. А в богатом гарде, стоящем на перепутье торговых дорог, есть чем поживиться! Кому это знать, как не Харальду?
Ратникам Харальда пришлась с той сечи хорошая доля. Да и Добруж честно платил им обещанным серебром. Нечего по-пустому гневить богов, дружинники Резвого скопили за службу больше богатств, чем за иной долгий и трудный набег. Но все равно подневольная служба давно уже стала костью в горле детям Одина.
Первое время князь был с наемниками сладким, как мед, но теперь обнаглел. Начал все чаще леденеть голосом и сверкать глазами, как рысь темной ночью. До открытой свары дело не доходило, но, понимал Резвый, она тоже не за горами. Нет, если бы не обещание Рагнара привести большую силу из родных фиордов трясти сокровищницы и закрома лесного князя, Харальд давно уже не выдержал бы, бросил такую службу, ушел искать удачу в других местах. И так ждал слишком долго. Впрочем, он умел ждать. И умел добиваться…
* * *От отца, ярла Эйрика по прозванию Красный Глаз, владетеля земель и воды Бигс-фиорда, Харальд получил мало наследства. Земли Бигс-фиорда были слишком каменистыми и не родили хорошие урожаи, а море вокруг — пустынным. Когда отступал прилив, рядом с водами фиорда образовывалось слишком много гигантских водоворотов, этих воронок, через которые боги спускаются на дно моря. Рыба и морские звери избегали таких берегов. Не разбогатеешь на таких землях.
В своих викингах Красный Глаз тоже не был удачлив. Среди свеонов ярл Эйрик давно приобрел известность вздорным нравом и безрассудной опрометчивостью решений. В фиордах над ним часто смеялись. Он никогда и ни от кого не слушал разумных советов. Не от превосходства ума, просто от вредности характера всегда старался делать наперекор всем. И всегда попадал пальцем в собственный глаз, конечно. Харальд не помнил, но знал, пока был жив его дед, ярл Хаки Молчаливый, три деревянных коня паслись в водах родного Бигс-фиорда. А когда умер Эйрик, его сыну осталась только вычерпанная почти до дна сокровищница и старый, потрепанный временем и походами ледунг «Морской дракон». Совсем легкий ледунг, всего на шестнадцать весел. Красный Глаз все время ссорился с другими ярлами, часто сражался с ними, но редко когда побеждал. Приходилось ему отдавать победителю и деревянных коней, и оружие, чтобы уйти живым. Как его уважать после такого?
Если рассудить, отец Эйрик сам поторопился к Одину, нарвавшись на кровавую ссору с ярлом Дюри Веселым, впоследствии, по прошествии многих зим, заново прозванным воинами Дюри Толстым. Харальд, конечно, не испытывал никакой злости к убийце своего отца, поединок был честным, оружие — равным, на что тут злиться? Эйрик ушел к Одину, как и подобает воину — пролив кровь, но не уронив достоинства. К тому же Красный Глаз был плохим отцом, хмельное пиво постоянно бродило у него в голове, делая его раздражительным, как старая, сварливая баба, у которой ноют последние зубы. Харальд помнил, как Эйрик, шатаясь от пива, бродил по их большому дому и вокруг него, сверкая глазами, один из которых был особенно налит кровавыми прожилками. Выискивал, к чему прицепиться, а домашние и рабы одинаково прятались от него.
Нет, такого отца, над которым смеются чужие и ненавидят свои, не жалко. Если бы Дюри не поторопился, Харальд сам бы сошелся с отцом в поединке, когда подрос и научился чувствовать меч как продолжение руки, а щит — как вторую кожу.
Когда погиб отец, Харальду едва минуло четырнадцать зим. Это немало для дальнего викинга, но недостаточно, чтоб самому повести дружину. Несмотря на это, он собрал двадцать пять воинов на своем ледунге и отправился в поход искать удачу и богатство за морем. Ему казалось тогда, он и так слишком долго ждал, пока возьмет в руки собственную судьбу, полагаясь лишь на волю богов, а не на чужие капризы.
