Анна Антоновская - Пробуждение барса
Снова обезумевшая женщина билась в ногах княгини.
— Князь не может менять своего слова, князь подарил ей дитя… Княгиня не будет жестокой, пожалеет мать, не отнимет единственного сына.
Купцы равнодушно привязали к рукавам мальчиков желтые платки в знак купленной собственности. На нечеловеческий вопль прибежали Нугзар и Саакадзе и в замешательстве остановились. Черный комок лежал на полу. Побледневший Георгий склонился над женщиной и перевел пристальный взгляд на уходящих купцов.
— Уберите сумасшедшую, — Нато продолжала нежно гладить ткань.
— Мертвые не бывают сумасшедшими. Дешево, княгиня, обошлась тебе ткань…
Саакадзе вдруг умолк: глаза Нато сверкали ненавистью.
На повороте улицы Эрасти, окруженный рыдающими женщинами, с жаром жестикулировал. Увидя Саакадзе, он проворно юркнул в переулок. Девятнадцать женщин упали к ногам Георгия, двадцатая уже не нуждалась в сострадании.
— Господин, господин, сжалься, верни наших детей, ради спасения души верни.
— Поспешите, женщины, к священнику… Купцы сегодня уезжают. Священник заступится, нехристианский поступок — продажа детей.
— Были, господин, — слезы падали на цаги Георгия, — священник рассердился, говорит — князь благородно поступил — третьего взял, а имеет право, как хочет, продавать месепе… Разве, господин, у матери бывает третий?.. Все одинаково нужны, как пальцы на руке.
— Что же я могу сделать?
— Ты? Ты — большой господин, если захочешь, все можешь. Захотел — и бедный месепе в Носте богатым глехи стал, и госпожа Русудан заколдована была, ты спас, лицо розами покрыл… Господин, ты все можешь. Священник говорит — князь добрый… Если бы другому князю продал, можно когда-нибудь увидеть, магометанам продал… Где добрый?
— Хорошо, идите домой и ждите, только язык крепче держите…
Довольный Саакадзе поспешил скрыться. Цель достигнута, ему верят. Недаром он расточал деньги и сочуствие.
Из-за угла выскочил Эрасти:
— Батоно, коней сейчас седлать?
Георгий посмотрел на хитрое лицо и рассмеялся:
— После заката седлай, чанчур.
И он поймал себя на мысли, что не только сострадание толкает его, но и желание прослыть щедрым и великодушным в самых дальних деревнях Арагвского княжества. Это может пригодиться союзу азнауров.
По замку неслись грозовые тучи, гремел гром. Нато рассыпала в покоях Русудан молнии: она не допустит дочь стать женой назойливого ностевца, она найдет средство расстроить свадьбу, она поедет в Метехи…
Тогда и Русудан найдет средство: пусть только осмелятся тронуть любимого — врагами Русудан станут. Русудан спокойна к затканным камнями одеждам и украшениям, спокойна к благовониям, в платье глехи будет ходить Русудан, а сердцу не изменит…
Доблестный и неустрашимый Нугзар, оставив поле брани, бежал.
В собственном доме заговор: дочь на плебея мать меняет. Зураб, оказывается, со стыда в глаза Саакадзе не смотрит. Дурак Баадур и тот против матери. Недавно война с турками была. Война! Значит, торговать нельзя? Не все ли равно — шерсть или месепе отдать? А господин замка с несчастным лицом ходит…
— Куда ты, Георгий?
— Коня проехать, завтра с рассветом в Тбилиси еду. Давно пора.
— Если окончательно решил, вместе выедем, дело к царю имею. На княгиню не обижайся, Георгий, очень гордая… Я слово нарушил. Боялся — яд примет. Управляющий уже наказан, с семьею выгнан в дальнюю деревню, жаль, мсахурства не могу лишить, не я дал… Думаю, Нато потребует простить. Раз прощу, новому управляющему плохой пример, но если женщина потянет, девять пар буйволов не удержат… Лучше утром неожиданно уехать, пока вернусь, забудет.
— Ты прав, благородный Нугзар. Скажи, не очень осуждал бы волков за сочуствие к грузинским мальчикам, увезенным для разврата?
— Рыцарское намерение у волков, но шашку хорошо надо вытереть: серьезное время, ржавчину опасно оставлять… Если такое случится, вернувшимся вольную дам в память чудесного избавления.
Нугзар хрипло засмеялся.
— Я верю в чудо, князь, иначе чем объяснить любовь необыкновенной Русудан к незнатному азнауру?.. Если поздно вернусь, прикажи страже ворота открыть…
Зеленые гривы плюща спадают с балкона в зыбкую мглу. Тают побледневшие звезды. Угрюмые рвы прильнули к еще сонным стенам замка. Только из далекого тумана вырывается радостный гул…
— Так, Георгий, значит, волки все же растерзали купцов?
Нузгар прищурился на вошедшего управляющего.
— Растерзали, князь, может, не волки, а барс, но это дела не меняет.
— Сандро, помни, купцов растерзал барс, иначе мой высокий гость не нашел бы мальчиков в лесу одних. Пусть священник скрепит дарственную грамоту.
Саакадзе оглянулся на боковую башню и вскочил на коня. К нему подбежал Арчил.
— Большой господин, возьми меня с собой. Свободный теперь, как Эрасти, дружинником буду. В память моей матери возьми.
Георгий вопросительно посмотрел на хмуро отвернувшегося Нугзара.
«Кто раз нарушил слово, не смеет рассчитывать на доверие», — вспомнил Нугзар.
Он притворно удивился вопросу. Разве мальчик не свободный? Георгий может и остальных взять…
Эрасти, сверкая зубами, проворно устроил Арчила позади себя на седле.
Саакадзе погрозил Эрасти нагайкой.
Вскоре и остальные девятнадцать юных месепе очутились в Носте и под началом Эрасти изучали науку — по змеиным тропам проскальзывать в тыл врага.
Отъехав от Ананури, Эрасти, переглянувшись с Саакадзе, незаметно для Нугзара повернул коня в лес.
И через некоторое время в Носте въехали Эрасти и Арчил, ведя на поводу пышный караван, захваченный у турецких купцов.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В малом зале оживленно. Кроме обычных придворных присутствовали Андукапар, Симон, Нугзар и Саакадзе. Царь поспешил загладить вину перед азнауром и подписать тарханную грамоту на право присутствовать на малых совещаниях, а при случае, «как обещал», возвести в князья.
После обычных приветствий и выполнения ряда целования шахской печати и сильного интереса к здоровью повелителя Ирана посол шаха Кабли-хан, поклонившись, отошел к посольской скамье, а Бартом развернул послание и громко зачитал:
"Высокочтимый брат мой, царь Картли, Георгий X, сын Симона, не тускнеет ослепительное солнце льва Ирана и благосклонно роняет золотой огонь за окружающие звезды. Верю в милость аллаха: послание повелителя Ирана застанет мудрого из мудрых царей Картли в пышном здоровье.
Дошло до моего слуха, будто Агджа-Кала отдана тобой князьям. Не ослышался ли мой слух? Я не ищу со щедрым братом разногласий, но проницательность царю необходима… Пока царь Картли владел крепостью, «лев Ирана», уверенный в надежном союзнике, не спорил. Но раз крепость тебе не нужна, то разбужу память высокого брата: Агджа-Кала основана туркменским Якуб-ханом и по праву принадлежит Ирану, а не твоим князьям.
