Юрий Никитин - Золотая шпага
Булгарин подчеркнул слово «уже», и Засядько понял причину. Казнь совершилась, остальные осужденные отправлены на каторгу в Сибирь. В столице жизнь вошла в прежнее русло.
Однако прошло еще несколько месяцев, прежде чем Засядько превозмог себя и отправился обратно в Петербург. В утешение думал, что жизнь и в самом деле не кончилась. Не получилось у декабристов, как стали называть участников восстания на Сенатской площади, получится у других. А пока что нужно воспитывать молодежь, вселять в умы свободолюбивые идеи.
Не знал Засядько, что подозрительный Николай решил никогда больше не допускать его к преподавательской деятельности. Крамольный генерал должен быть снят со всех должностей и отправлен из Петербурга. Куда? Да лишь бы подальше от столицы. Например, в армию. Лучше всего – в действующую. Там уже ходят легенды о его неуязвимости, а такие люди просто необходимы для поднятия духа войск!
Михаил сидел за письменным столом и рылся в куче бумаг. Великий князь был не один: вдоль книжных шкафов в глубокой задумчивости вышагивал Николай. Даже здесь он не мог избавиться от тяжелого прусского шага: опускал ногу на всю ступню, сильно укорачивая шаг.
«Весь в папу, – подумал Засядько, вытягиваясь. – Дай бог и тебе его участь!»
Николай небрежно ответил на приветствие, кивнул на свободное кресло. Михаил пододвинул к изобретателю груду бумаг.
– Хотите посмотреть, Александр Дмитриевич? Это может стать прелюдией к нашему разговору.
– Я весь внимание, Михаил Павлович, – ответил Засядько, насторожившись. К письмам он не прикоснулся.
Николай перестал мерить кабинет, повернулся к генералу.
– Пахнет порохом, – сказал он.
– Турция? – поинтересовался Засядько из вежливости.
– Она, – ответил Николай важно. – Сама бы не осмелилась, уже не раз была бита. Но ее постоянно подталкивает Англия, обещает поддержку.
– Я готов вернуться в армию, – сказал Засядько, прекрасно понимая, чего от него хотят.
Николай и Михаил довольно переглянулись. Этот малоросс угадывает все с полунамека.
– Спасибо, Александр Дмитриевич, – сказал Михаил. – Я знал, что на вас можно положиться. По обоюдному размышлению мы решили предложить вам новую должность. Училище вы поставили на ноги, и благодарная Россия вас никогда не забудет. Первые выпуски показали, каких прекрасных инженеров-артиллеристов оно готовит. Спасибо! Но машина уже завертелась, дальше пойдет легче. Дело теперь за распределением ваших выпускников по армии. Почему бы вам не взяться и за это?
– Каким образом?
– Подумайте, – сказал Михаил. – На какой должности вы бы сделали это с наибольшим успехом?
Засядько ответил медленно:
– Разве что на должности начальника штаба генерал-фельдцейхмейстера…
Михаил хлопнул ладонью по столу, посмотрел на брата:
– Что я говорил? Он читает мысли! Это я и собирался вам предложить. Подумайте, Александр Дмитриевич. Если возьметесь, будет просто великолепно.
Засядько напряженно размышлял. Николай следил за ним испытующим взглядом, Михаил откинулся на спинку стула и тоже внимательно наблюдал за генералом. Засядько понимал, что перед его приходом братья наверняка внимательно просмотрели его бумаги, возможно, пополнившиеся новыми со дня следствия по делу декабристов. От того, какой он даст ответ, зависит его дальнейшая судьба, карьера, а возможно, и свобода. Конечно, жаль расставаться с училищем и прекрасной лабораторией. Ведь он уже успел заложить основы ракетостроения, подготовить прекрасных ракетчиков, создать теорию ракетной тяги. Но, с другой стороны, на полях войны легче выявить конструктивные недоделки боевых ракет…
– Решайтесь, – сказал Михаил настойчиво. – Кстати, учебную артиллерийскую бригаду можете забрать с собой. Разве этого мало?
Николай сел в кресло, вытащил из ящика письменного стола чистый лист бумаги:
– Я напишу назначение. Возможностей у начальника штаба больше, вы это хорошо знаете. Здесь потеряете только уютный дом да высокие должности, но вы не из тех, кто цепляется за теплые местечки… Мне правильно говорили о вас?
– Я не знаю, – ответил Засядько вежливо, – что вам говорили обо мне.
– Только хорошее, – заверил император. – Настолько хорошее, что я уже усомнился: не служат лиони все в армии под вашим началом?
Он захохотал, довольный. Михаил улыбнулся, жестом показал, что тогда и он должен быть зачислен под командование Засядько.
Засядько наклонил голову. Он понимал, что разговор окончен.
В последний день перед отъездом неожиданно явился Быховский. Он здорово постарел в Финляндии и приехал в Петербург на лечение от подагры. Долго рассматривал чертежи, опасливо обошел двухаршинную ракету.
– Упадок, – сказал он, вздыхая. – Развал. После того как надежды многих рухнули вместе с тайными обществами, в среде интеллигенции бог знает что творится. Одни ударились в мистику, другие спрятались в раковины, отгородились от мира. Снова модным стало собирательство книг. Особенно по искусству, а также старинных. Один знакомый коллекционирует сборники сказок. Начитается на ночь, и кажется ему, что он и сам сказочный богатырь, лично творит расправу над нехорошими людьми… Бегут из этого грязного, неустроенного мира в красивый, хотя – увы! – иллюзорный. Вот даже ты…
– Что я? – спросил Засядько, не дождавшись продолжения.
Быховский помялся, но, видимо, решив, что перед другом вилять не стоит, продолжил:
– Твои ракеты… Извини, разве это не уход от действительности? Я тебя знал железным человеком. Ты никогда не увлекался прожектами. А здесь… Иные миры! Надо же такое придумать. Это в наше время!
Быховский несколько секунд молчал, кусая ногти. Потом заговорил вдруг охрипшим голосом:
– Саша, я видел лицо этого мира… Был с миссией в Испании, и перед самым моим отъездом из Валенсии там состоялось обычнейшее аутодафе. И это в тысяча восемьсот двадцать пятом году после Рождества Христова! Человека втащили на вязанку дров, прочитали молитву и – подожгли дрова! Это сделали весьма ученые люди, имеющие звания магистров. Собравшийся народ гоготал и обменивался впечатлениями, словно на ярмарке. А там, на костре, извивался в муках живой человек, который осмелился думать не так, как остальные. И это в просвещенной Испании, в самом центре большого города! Саша, пока такие чудовищные вещи творятся на земле, о каких полетах к другим мирам можно мечтать? Всюду дикость, невежество, тупость!
– Хватает и этого, – отозвался Засядько рассеянно. Он собирал вещи и лишь краем уха слушал друга. – Но когда людей вешают в столице России, в просвещенном Петербурге, при великом стечении народа и в присутствии государя императора – лучше ли это?
