Михаил Громов - В небе и на земле
К нашему приезду к нему обязательно заходил его постоянный приятель, который всегда был весьма рад нашему приезду и участвовал в общем разговоре, а за трапезой не прочь был вкусить и «угощения». Невозможно не сказать несколько слов о хозяине - Герасиме и о его приятеле. Последнего все знали только по прозвищу «Святой». Первый был Хорь, а второй - настоящий Калиныч.
Герасим был настоящим полновластным хозяином в своём доме. Он всегда был женат. Отличный организатор и в доме и на охоте. Заранее им ставились шалаши, предусматривались и подготавливались места остановок. При переходах через ручейки он клал дерево и прятал в кустах посошок для надёжности перехода. Словом, всё у него было предусмотрено. В кожаной сумке у него всегда была сухая береста, спички, махорка, стакан, чай, хлеб, сахар и пр., к ремню прицеплен неизменный чайник из красной меди. Этот чайник, подвешенный на перекладине между двумя рогульками, воткнутыми в землю, быстро закипал на костре. Но с кем не бывает «случая». Герасим однажды «оскандалился». Приезжаю я к нему. Разговорились и выяснилось, что шалаши на тетерева не поставлены. «Как же это так?» - спрашиваю. «Да как, Михал Михалыч… Как у нас, у русских, бывает - всегда две причины - лень да некогда». Сам Герасим был отличным охотником, стрелком и знатоком всех повадок и особенностей психологии как птиц, так и зверей.
«Святой» получил прозвище, во-первых, потому, что был всегда холостяком, а во-вторых (и это главное) потому, что выше его сил и убеждений было срезать с живого дерева веточку или что-то сломать; он не мог стукнуть по голове рыбу, чтобы она уснула или свернуть шею подранку, что с искусством проделывал Герасим. Костёр он разводил только из сухого хвороста. Никакого ножа с собой он никогда не носил. На охоте же это был отличный гребец. А как он умел с шестом находить убитую дичь! Ни одна собака не могла бы этого сделать лучше. Он пробирался среди зарослей по слежавшемуся камышу. Это опасно, можно провалиться и нужно обладать навыком и ловкостью это проделывать, нащупывая шестом надёжные места для продвижения. Но дичь он находил просто блестяще. При всех его психологических особенностях и будучи верующим, он любил и готов был разбиться «в лепешку» за «угощение». Прозвище своё он оправдывал и своим внешним видом: представьте себе лицо русского мужика с карими глазами, а главное - с каштановой бородой такой величины и формы, что она могла вызвать зависть у кого угодно.
Выпивали оба мужичка «с разумом». Что Герасим, что «Святой» никогда больше 150 граммов за один приём не принимали, иначе, говорили они, делают только дураки. Но без 150 граммов работать, как они считали, нельзя. Вот выпьешь - и хорошо. После «закуски» они угощались 4-6 стаканами чая. На охоте, через каждые 4-5 часов, всё повторялось, но работа их шла блестяще. Герасим и «Святой» так умели грести, что даже любая, самая чуткая птица не могла их услышать.
А теперь о самой охоте. Обычно она (весной) начиналась днём, после небольшого отдыха по приезде. При выходе из дома я брал ружьё и патронташ, а Герасим - всё необходимое для того, чтобы провести день и ночь в лесу на берегу реки, а длинное утро следующего дня - для возвращения домой по течению.
Дом Герасима стоял на пригорке. Поэтому нужно было спуститься к реке, пройдя метров 250-300. При спуске разговоры могли вестись только шёпотом и то только до реки: там уже ни стукнуть чем-либо, ни разговаривать нельзя было. То, на чём надо было плыть, называлось «коняшкой». Это два выдолбленных дерева, соединённых поперечными досками. На передней доске лежало сено из осоки или солома, так как сидеть приходилось долго. На эту переднюю попереченку садился я - охотник с ружьём, а на корме - Герасим. Стоя с одним довольно длинным веслом, он отталкивал «коняшку», и охота начиналась уже сразу возле деревни.
Можно было плыть либо вверх по течению, либо вниз. Вверх было интереснее. Герасим, зная и учитывая повадки уток и направление ветра, так бесшумно грёб, что подавал на выстрел дичь с удивительным искусством. Вначале внимание моё было всецело мобилизовано на ожидание характерного шума, с которым срывались утки. Страстного охотника, особенно поначалу, этот бурный шум среди полной тишины, нарушаемой лишь чуть слышным, внезапно набежавшим ветерком, будоражит больше всего. Какой контраст - все эти звуки и шумы на реке после грохота городской суеты, забот, непрерывных смен настроений. Чувствуешь себя утонувшим в объятиях волшебницы природы.
Но вот минули мост. Дальше речонка вилась между кустарниками ольхи и камыша. Совсем смолкнул шум дороги. Вдруг Герасим тихонько настораживает меня своим «ш-ш-ш!». Проходим узенький проток в камыше и перед нами - первое плесо. Через несколько секунд - хлопанье крыльев и шум: взлетает селезень-кряква. Выстрел! Удача. И снова тишина… Нервы успокаиваются, настроение резко меняется. Внимание привлекает уже само плесо, оно кажется очень простым: окружено высоким камышом, кое-где растут кустарники или стоит отдельным деревом ольха. А всё же есть что-то чудесное и необыкновенно красивое в этом. И тишина… Но это только начало. Теперь мы входим в узкий коридор среди камыша значительно выше человеческого роста. Он долго тянется и успокаивает своим однообразием. Вдруг остановка. Оказывается, Герасим остановился, чтобы вынуть рыбу, попавшуюся в поставленную им сетку.
Пройдя этот камышовый коридор, я вижу начало длинного плеса. Оглядываюсь, Герасим грозит мне пальцем. Всё ясно: значит внимание…
Я не буду далее повторять моменты охоты, но не могу не поделиться сменой впечатлений от поразительных видов в природе. Становится понятным, откуда пошли прелести мрачной, чёрной воды Левитана… Среди этой чёрной глади - вдруг островок какой-то зелени и рядом с ней мелкие тёмно-голубые цветочки. Дунул ветерок, и упавший жёлтый сухой листочек, скользя по поверхности глади, спешит к ненаглядным голубым крохам. Забываешь, что ты на охоте - так сильно переключается настроение от блуждающего внимания.
А вот и первая остановка, чтобы просто размять ноги. На сухом берегу - громадная мохнатая ель. Крошечная полянка среди мрачного девственного леса. На поваленном, почти сгнившем дереве греется на солнце ящерица. Мы не понравились ей, и она быстро спряталась.
Через несколько минут плывем дальше. Герасим предупредил: «Сейчас будет длинное плесо. Тихо!». И действительно, не знаешь чему отдаться - природе или охоте. Справа - обрамлённая берёзами и редкими елями река, а слева чередуются берёзы, ивы, ольха. Зачарованный, забываешься. Только сильный всплеск и шум взлетающих уток молниеносно пробуждает внимание. Кончается плесо, и с левой стороны появляется чисто шишкинский пейзаж. Сухой берег, громадная старая сосна, небольшая полянка, окружённая берёзами и осинами. Это первое пристанище. Герасим разводит костер, а мне ничего не остаётся, как наслаждаться рябью, набегающей на зеркало плеса от коварного ветерка, да послушать, как шумит сосна, разговаривающая с этим ветерком. Смотришь, зачарованный, на воду, на отражённые в ней деревья в золотом осеннем убранстве и чувствуешь, как томится душа: просит и жаждет, чего-то ей не хватает… Не хватает ей и томит её неразделённое чувство. Чувство прекрасного и шум сосны напоминает романс Рахманинова… «Цветы, да старая сосна, да ты, мечта моя…» Кажется, в этот дивный момент жизни взял бы тёплую руку и прижался щекой к щеке, чтобы сказать: посмотри, как прекрасна жизнь, она - миг, она коротка, но она оправдана!…
