Дарья Плещеева - Булатный перстень
— Сделаем иначе, — возразил Ероха. — Михайлов, держись за меня! — И с некоторой натугой поднял Михайлова на руки.
— Теперь знаю, каково быть прелестницей, — сказал тот. — А ты плыви под прикрытием лодки.
Ефимка с Михайловым устроились на носу. Ероха, ежась, вошел в прохладную воду и поскорее пустился вплавь по-лягушачьи, не поднимая брызг.
Михайлов правильно понял маневр Майкова. Vir Nobilis, догадавшись, что их здание рушится, решил уйти с Елагина острова сперва вплавь, а потом уж и думать, как выпутываться из беды. С собой он увлек четверых — двое были членами «Нептуна», служившими в адмиралтействе, двое — легко ранеными офицерами с «Дерись». Все пятеро разделись донага, а одежду с обувью туго свернули с тем, чтобы, плывя на спине, держать ее на груди. Да и плыть-то было — пять минут, не более.
Братья раздевались под мостом, с тревогой поглядывая на ту лодку, что все это время болталась посреди пруда и не пожелала откликнуться на их зов.
Опасения оправдались — лодка, подойдя к берегу, взяла кого-то на борт. И тут же гребцы вспенили воду веслами. Это были сильные и опытные гребцы, недаром за труд просили хорошие деньги. Они действовали слаженно и четко, лодка неслась к мосту быстрее самого ловкого пловца. С перепугу беглецы вздумали уходить саженками и, переворачиваясь, растеряли свое имущество. Но на середине Большой Невки лодка их нагнала, и мало того — на ней синим пламенем вспыхнул фальшфейер, рассыпая искры и освещая лица.
— Я вижу тебя, Майков, — громко сказал Михайлов. — Сдавайся.
— Пошел к черту, — отвечал Vir Nobilis.
— Сдавайся, говорят тебе. Если добровольно — может, какие послабления выторгуешь.
— Не нуждаюсь, — отрубил Майков.
— Не нужно было тебе мой перстень воровать. Вся его ценность — в том, что он откован из первого тульского булата, — сказал Михайлов. — А теперь я знаю, что за пакет твой человек из кронштадского госпиталя передал чухонскому лодочнику. Так что лучше сдавайся и не увеличивай количество своих грехов.
— И не подумаю.
— Добром прошу.
— На черта мне твое добро… — И тут Майков ушел под воду.
— Vir Nobilis! — закричал один из его спутников, плывя к тому месту, где исчез Майков.
— Назад! Ты на мушке! — предупредил Михайлов. — Крестник, стреляй!
Выстрел громыхнул, пуля срезала клок мокрых волос.
— Второй будет в глаз, — предупредил Ефимка. — Мне в Туле доводилось пистолеты пристреливать, а этот — нашего дела, добрый пистолет! Только перезаряжу…
— Собинин, ты, что ли? — спросил ошарашенного выстрелом пловца Михайлов. — Ты ему все равно не поможешь. Потому хотя бы, что правды о его проказах не знаешь. Плыви лучше к острову, о себе позаботься. Крестник, что там?
Он слышал за спиной возню, означавшую скорее всего, что нахлебавшегося воды Майкова поднимают в лодку.
— Сделано, — вместо Ефимки отвечал Ероха.
— Залезай. Молодцы, как его втянете — по веслам и… и на восток. Обогнем остров и выйдем к причалам, понятно?
— Чего ж не понять! Поберегись! — крикнул пловцам лодочник. — И — раз! И — два!
Но когда лодка обогнула мыс, Михайлов велел убавить скорость. Майкова, уложив поперек Ерохина колена кверху задом, привели в чувство, выгнали из него воду, и он яростно откашливался.
— Что, Михайлов? — спросил Ероха. — Ловко я его?
— Тебе бы цены не было, кабы не водка, — проворчал Михайлов. — Ну, Майков, слушай. Знаешь ли, куда мы тебя доставим?
— Прямиком к Шешковскому, — был ответ. — Чего ж от тебя еще ждать? Ну, везите! Думаешь, я молчать стану, упираться?
— Нет, думаю, не станешь. Всю сотню братцев своих выдашь и правильно сделаешь.
— Сотню?! — Майков рассмеялся. — Сотню! Это ты, Михайлов, старые новости наконец услыхал! Сотню! Да у нас на каждом корабле, на каждом фрегате свои люди! Нас тысяча! И еще прибавляются!
— А коли вас тысяча, отчего лишь «Дерись» и «Память Евстафия» уклонились от боя?
— Оттого, что лишь они получили от гроссмейстера такой приказ! — тут же нашелся Майков.
— И что, ты всю тысячу поименно можешь назвать?
— Отчего нет? Шешковскому будет что за мной записывать! Ты, Михайлов, тоже можешь делу помочь — в знак давнего приятельства. Замолви словечко — пусть меня к самой государыне отведут, я только ей могу секреты выдать.
— Все секреты?
— Не знаю… не решил еще…
— Так… — пробормотал Михайлов.
Пристань была близка, там мелькали фонари и факелы. Он разглядел княгиню Шехонскую, разглядел и Ржевского, о чем-то с ней толкующего наедине, отогнав лакеев подальше, у самых сходен. А шагах в двадцати от них высмотрел Александру с Нерецким. При них стояли лакеи княгини — зачем-то охраняли.
Неподалеку находились Голенищев-Кутузов с ларцом и сундучком, а также Родька, который, сдавши пленного, всем видом показывал: без меня бы не было победы! А вот Новиков где-то отсутствовал.
Михайлов понимал, что нужно принять решение. Ржевский правильно разгадал стратегию и тактику Майкова — назвать имена масонов и их количество, чтобы следствие по делу об измене парализовало флот. Это, может, и не означало прямой победы Карла Зюдерманландского, но сильно улучшало его позиции.
— И что, коли Швеция в войне победит, настанет царство всеобщего благоденствия? — спросил он.
— Не сразу, но эта победа приблизит торжество идеи над стяжательством и властолюбием, — сразу сказал Майков.
— А потом?
— Потом — братский союз лож, не знающий границ.
— Иными словами, ни у кого более не будет Отечества?
— А зачем оно, если в мире царит общее благоденствие под солнцем высокого разума?
— И род человеческий вмиг переобразится?
— Да. Все поймут власть идеи…
— Власть… А что, «идея» сама будет отдавать распоряжения, или все же ею будет кто-то управлять?
— Я ж говорю тебе — на то у нас братский союз лож! Ты просто не знаешь, Михайлов, сколько нас! В каждой стране, в каждом городе есть ложи, объединяющие умнейших, просвещеннейших людей!
— Как все они меж собой договорятся?
— Если у всех одна идея — должны договориться.
— Когда у нас с боцманом Угрюмовым возникает идея — нижнюю палубу в хорошую погоду помыть или виндзейли[20] зашить, и то порой договориться не можем.
— Но это же совсем просто! Ты слыхал такое слово — демократия?
— Не слыхал. Крестничек, помоги Ерофееву связать философа и кляп ему в зубы сунуть. Потом уложите на дно лодки…
— Михайлов! — воскликнул Майков и более не издал ни звука, лишь брыкался.
— Правь, дядя, к пристани и, меня высадив, сразу отходи и жди, — велел Михайлов лодочнику. — Сегодня будет еще работенка. Хоть ты и жмот, и вымогатель, но получишь более обещанного.
