Александр Степанов - Порт-Артур. Том 1
Взглянув на статуэтку, прапорщик невольно залюбовался ею.
– Да, действительно прекрасная вещичка. Но зачем она мне?
– Варьке, то бишь своей, барышне подарите, – ухмыльнулся солдат.
– Не совсем удобно дарить девушке сувениры, напоминающие о материнстве. Обидится еще, чего доброго. Я ее все-таки мало знаю… – заколебался Звонарев.
– Они, девки, что генеральские, что простые, страсть любят подарки, покрасивше были б. Враз всем зачнут показывать, хвастать.
– Я и не подозревал, что ты такой знаток девичьего сердца, – улыбнулся прапорщик.
– А ежели они осерчают, то вы, вашбродь, скажите им, что это подарок от меня, – предложил солдат.
– Так она и поверит, – снова усмехнулся Звонарев, продолжая любоваться статуэткой, которая ему все больше нравилась. – Талантливый народ китайцы, – задумчиво произнес он. – Большие мастера по художественной части. Видна старинная многовековая культура этого древнего народа. Беру. Спасибо, что достал, – окончательно решил прапорщик, и они вместе пошли дальше.
Кое-как протискавшись через город, Звонарев задержался у северных ворот, которые оказались закрытыми. Здесь было посвободнее. В тени домов, укрываясь от жаркого солнца, сидела группа стрелков. Они были голыми по пояс, без фуражек. На глинобитном заборе висело несколько грязных мокрых рубах и фуражек. Один из солдат старательно мочил белую чистую рубаху в огромной зловонной луже.
– Ты это что делаешь? – спросил его удивленно Родионов.
– Рубаху в грязи мараю, чтобы издали не была заметна, – ответил солдат. – Нам всем приказано выпачкать их в грязь, и тогда они вроде японских будут.
– А у японцев разве не белое обмундирование? – удивился Звонарев.
– Какое там! Он как на траву ляжет или в гаоляне ползет, так его и не увидишь! Одежда на нем серо-зеленая, как раз под траву цветом, только когда двинется, тогда малость его видать. И фуражки у него такие же. Не то что у нас – за версту белое видать.
Артиллеристы, спросив, где расположена батарея, с трудом приоткрыли тяжелые ворота, по одному протискавшись в узенькую щель, по ходу сообщения дошли до батареи.
Им навстречу вышло несколько человек.
– Кто же из вас старший? – спросил прапорщик.
– Я, ваше благородие, бомбардир-наводчик третьей роты Егоров Василий, – вышел вперед один из солдат.
– Командование передашь фейерверкеру Родионову, а сам будешь у него за помощника! Японцы не сильно беспокоят?
– Днем, ваше благородие, ничего, ночью до света глаз он не даст сомкнуть, – лазит под самой батареей, того и гляди, пушку испортит,
– Стрелки-то что смотрят?
– Да за ним не усмотришь, он, как гад, по земле ползет, в яму или канаву спрячется, его и не увидишь, а он нас по рубахам за версту замечает,
– Ты в грязной луже поваляйся, как пехотинцы делают, тогда и тебя не будет видно, – посоветовал Блохин.
– Что я – свинья, чтобы в грязи пачкаться? – обиделся тот.
– Сейчас пехтура наша в таких свиней обратилась. Начальство им приказ дало: как увидишь лужу, где свинья лежит, ты, значит, ее выгони, а сам заместо ее ложись и хрюкай, чтобы японец тебя за человека не признал! – под общий хохот проговорил Блохин.
Батарея состояла из четырех старых китайских пушек трех с половиной дюймового калибра, с дальнобойностью на четыре версты. Пушки стреляли гранатами и картечью. Шрапнелей на батарее не было. Хорошо укрытые, в глубоких окопах, с козырьками над орудиями, пушки издали почти не были видны. Тут же рядом были устроены блиндажи для номеров и снарядные погреба. Поодаль, в тылу, находилась сложенная из кирпичей плита для приготовления пищи.
Пока солдаты осматривались на новом месте, Родионов вместе с Звонаревым договорились о связи с главной позицией. Затем прапорщик вместе с Родионовым и Егоровым пошел в город представляться начальнику гарнизона. По дороге откуда-то из гаоляна по ним дали несколько ружейных выстрелов. Пули с негромким щелканьем ударялись в бруствер хода сообщения и выбрасывали маленькие фонтаны пыли.
– Следит, значит, за ходом японец! Нет-нет да постреливает! – заметил Родионов.
– Он и днем и ночью не сводит глаз с батареи и города, – ответил Егоров.
Начальник гарнизона города Цзинджоу, командир сводной роты пятого полка поручик Горбов, помещался в простой китайской фанзе у северных ворот.
Поручик в китайском халате сидел на канах, устланных коврами, с гитарой в руках, пил водку из стакана, напевая грустные романсы.
– Привет вам, рыцарь благородный, – поднялся навстречу Звонареву поручик. – Зачем пожаловали в эти гнусные пенаты?
Прапорщик объяснил ему цель своего прихода и представил Родионова.
– Так, значит, ты теперь будешь моим начальником артиллерии? – обратился Горбов к фейерверкеру. – Для первого знакомства хлебни стаканчик водки, но чтобы потом ни ты, ни твои солдаты хмельного в рот не брали! А тебе, Егоров, поднесу за твои прежние заслуги! Ловко он япошат колотил, как блох. Даже ночью по вспышкам ружейной стрельбы – трах, и сразу они замолкают.
Затем Горбов отпустил солдат и предложил Звонареву позавтракать.
– Выпьем, закусим, – соблазнял он прапорщика, – Смотришь, день незаметно и пройдет, а всю ночь приходится караулить на стене, чтобы япошки в город не забрались. Удивительно хитрые бестии, в щелку и в ту пролезут!
Звонарев попытался было отказаться, но поручик все же заставил его выпить и закусить трепангом.
Выйдя от поручика, Звонарев неожиданно встретился с Бутусовым. Подполковник был в защитного цвета рубахе, фуражке и таких же брюках. На ногах красовались защитные гетры и легонькие ботинки. Прапорщик с недоумением поглядел на Бутусова.
– Удивляетесь, что я не по форме одет? В здешних краях да еще летом ходить в высоких кожаных сапогах жарко и тяжело, а в ботинках и удобнее и легче, – пояснил пограничник.
– В таком обмундировадии вас не разглядишь и в десяти шагах, – удивлялся Звонарев. – Но откуда вы достали защитную краску, которая так прекрасно, сливается с местностью?
– У китайцев. Ее сколько угодно можно было купить в Японии по очень дешевой цене. Я всех своих пограничников еще год тому назад одел в защитный цвет. Нам по роду службы приходится часто преследовать контрабандистов. Там в белом да черном далеко не уйдешь. Мигом из-за угла подстрелят. Правда, Стессель хотел мне объявить выговор за самовольное изменение формы одежды, но мы, пограничники, военному ведомству не подчиняемся. Нами командует министр финансов. А Витте не любит, когда кто-либо суется в его ведомство. Так Стессель с носом и остался. Теперь мои солдаты благодарят бога за свою одежду, а пехота и артиллерия парится и проклинает свое начальство. Что хорошо в России и Сибири, то мало пригодно в Китае, – пояснил Бутусов.
