Богдан Сушинский - Саблями крещенные
— Конечно же помогу. На берег сходишь первым, как только коснемся отмели.
Очевидно, Торрес все же уловил смысл их переговоров и решил не рисковать. До берега оставалось всего несколько гребков, когда он вдруг оставил правое весло и выхватил пистолет. Однако Гяур был настороже. Не поднимаясь со своего сиденья, он сильным ударом ноги вышиб оружие и не менее сильным ударом в переносицу оглушил его. Схватив моряка за ноги, Гяур вышвырнул его за борт. При этом шкипер даже попытался помочь ему, но оба едва не оказались в воде.
— А я уж было засомневался в правдивости твоих слов, Хансен, — похлопал Гяур фриза по плечу.
— Это было бы непростительной ошибкой, — сухо обронил моряк.
Гяур достал у него из-за пояса пистолет и выстрелил в сторону берега.
— Что это значит?! Зачем?! — не понял шкипер.
— Это значит, что полковник Гяур убит выстрелом в спину. Разворачивай шлюпку, идем к «Кондору».
— Сдаваться? Чтобы нас обоих вздернули на рее?
— Ну, зачем так сразу сдаваться? Вернемся на судно, как того требует долг вежливости, Хансен. Мой выстрел капитан д’Эстиньо воспринял сейчас, как выстрел Торреса. Но я вынужден буду разочаровать капитана. Этот выстрел — его, следующий — за мной, словом, все, как на обычной дуэли.
Хансен хотел возразить полковнику, но в это время у борта всплыла голова Торреса. Фриз нагнулся и захватил неудачливого убийцу за волосы.
— Помоги, — прохрипел тот.
Пока они вытаскивали испанца на борт, лодка уткнулась носом в песчаную каменистую банку, и это облегчило их усилия. Перегнув полуутопленника через борт, шкипер довольно быстро привел его в чувство.
— Ты понимаешь, что я говорю и что с тобой происходит? — спросил он Торреса по-испански.
— Понимаю, — выплюнул тот вместе с остатками воды и ила.
— Ты хотел убить полковника, но он помиловал тебя.
— Спасибо, мсье, — прокашлялся Торрес по-французски.
— Я так и понял, что он сразу же разобрался в нашем французском, а значит, понял, о чем мы говорим, — сказал Гяур, садясь за весла.
Фриз уперся своим веслом в берег и помог сорвать шлюпку с мели.
— Что вы намерены делать, князь? — спросил он.
— Убить капитана, — с предельной ясностью изложил свой план Гяур. — И назначить капитаном вас. Думаю, шкипер Торрес возражать не станет.
— Вы решили назначить меня шкипером? — несказанно удивился несостоявшийся убийца.
— Я никогда не отступаюсь от своих слов и не предаю друзей.
Они развернули шлюпку и направили ее на черневшую невдалеке громадину «Кондора».
— Остановитесь, — неожиданно взмолился Торрес, стуча зубами от холода. — Вас перестреляют, не дав подняться на борт. Я скажу, что убил вас, полковник, — переводил его взволнованную речь с испанского Хансен. — Но, стреляя, вывалился за борт, или что-то в этом роде.
— Я-то считал, что в лодке молчать удобнее, чем на дне, — нравоучительно заметил Гяур. — Вы — убийца, но я дарю вам жизнь. Хотите — принимайте ее, не хотите — возвращайтесь на дно, откуда мы вас только что вытащили.
53
Капитана на палубе не оказалось. Услышав выстрел, он, очевидно, спокойно ушел к себе в каюту, а двое подвыпивших матросов, ничего не знавших о подлом замысле капитана, восприняли возвращение пленника с ленивым любопытством зевак. Хансен коротко, но азартно потолковал с ними, указывая то на Гяура, то на Торреса, и потребовал от «убийцы» подтверждения его слов.
— Я сказал им, что капитан повел себя подло. Он не выполнил решения команды о вашем освобождении, нарушив свое собственное слово, — перевел фриз. — Теперь они требуют суда над капитаном.
— Пусть поговорят об этом с остальными матросами, — ответил Гяур. — А мы тем временем нанесем визит сеньору д’Эстиньо. Сегодня у нас на корабле вечер встреч и прощаний.
Кто-то из матросов ткнул Торресу недопитую бутылку с ромом. Моряк опустошил ее, взял за горлышко и с этим оружием воинственно направился к капитанской каюте.
Появление поздних визитеров д’Эстиньо встретил так же, как встретил бы появление у себя в каюте воскресших предков. Почти с минуту он сидел в кресле, уставившись на них, затем медленно поднялся, вышел из-за стола и, повернувшись к ним спиной, опустился на колени перед небольшой иконой.
— Эта икона уже слышала молитвы пирата Морано. После этого к мольбам бесчестных людей она стала абсолютно глухой, — объяснил ему свое понимание того, что здесь происходит, Гяур.
— Что вы намерены предпринять, сеньоры? — увядшим голосом спросил д’Эстиньо, поднимаясь с колен.
— Команда уже знает о вашей подлости и возмущена тем, что вы осмелились нарушить ее решение, — объявил ему Хансен по-французски, чтобы понимал и Гяур.
— Так все же, что вы намерены предпринять? — еще глуше пробормотал капитан, понимая, что на «Кондоре» капитанство его закончилось так же бесславно, как и на «Альмансоре».
Шкипер и полковник переглянулись.
— Пусть станет перед командой на колени и спросит, как она соизволит поступить с ним, — неожиданно подсказал Торрес, старательно, хотя и с трудом подбирая французские слова. — Так всегда поступает команда, капитан которой подло нарушил свое слово.
— Но, убив меня, вам придется стать пиратами.
— Или перейти на службу Франции. Что не очень-то пугает команду, в которой осталось всего два испанца, да и те баски, ненавидящие испанцев больше, чем французы, — удивил Гяура теперь уже шкипер.
— В таком случае, я тем более не стану перед ней на колени.
Пока д’Эстиньо произносил эти слова, Хансен решительно шагнул к нему, в мгновение ока извлек из ножен шпагу и с прытью тореадора вернулся на свое место рядом с Гяуром.
— Следовательно, команда будет судить вас как человека, не раскаявшегося в своей подлости, — объяснил он капитану.
Гяур и Хансен вновь переглянулись. Полковник не настроен был вершить какой-бы то ни было суд, который еще неизвестно чем закончится лично для него. Как-никак он находится на вражеском корабле, где Хансен предстает всего лишь временным союзником, а Торрес еще несколько минут назад должен был выстрелить ему в спину. Оставалось разве что сразиться с капитаном на дуэли.
Он уже решился было на это, но послышались шум голосов, гулкие шаги по палубе — и еще через несколько секунд дверь отворилась. Вся небольшая команда в полном составе явилась в каюту капитана.
— Мы пришли, чтобы объявить вам свою волю, капитан д’Эстиньо, — заявил боцман — коренастый, располневший моряк с короткой курчавой бородкой, рассеченной на подбородке широким, багрово-лиловым шрамом. — Вас никто не назначал капитаном на «Кондор». Вы сами объявили себя им. Но тут же предстали перед командой, как человек, не знающий слова чести и презирающий волю экипажа.
