Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14
С этими словами он взял шляпу и попрощался с майором, обещая вернуться вечером.
— Прощай, — сказал Бриджнорт. — Ты всегда найдешь меня верным и преданным правому делу. Я последую твоему совету и не стану даже спрашивать, хотя это и очень тяжело отцовскому сердцу, где моя дочь и кому ты ее вверил. Я решился бы отрезать ради нашего дела свою правую руку и вырвать правый глаз, но если ты, Кристиан, поступишь неразумно и нечестно, то помни, что ответишь перед богом и перед людьми.
— Не беспокойся, — торопливо ответил Кристиан и вышел, встревоженный далеко не приятными мыслями.
«Следовало бы уговорить его уехать, — думал он, очутившись на улице. — Одно то, что он будет находиться тут поблизости, может испортить весь план, от которого зависит будущая судьба моя… да и его дочери. Неужели люди скажут, что я погубил Алису, когда я подниму ее до головокружительно высокого положения герцогини Портсмутской? И, быть может, ей суждено стать родоначальницей княжеской династии? Чиффинч обещал найти удобный случай; личное благополучие этого сластолюбца зависит от того, угодит ли он переменчивому вкусу своего учителя по этой части. Она должна произвести глубокое впечатление; а если она станет его любовницей, я уверен, ее не скоро удастся сменить. Но что скажет ее отец? Смирится ли он, как подобает человеку благоразумному, с позолоченным позором? Или решит, что нужно всем показать свое нравственное возмущение и родительское отчаяние? Боюсь, что последнее более вероятно. Он всегда был слишком требователен и строг в подобных вещах, чтобы смотреть на них сквозь пальцы. Но к чему может привести его гнев? Я останусь в стороне, а те, кого он сочтет виноватым, даже не обратят внимания на обиду какого-то провинциала пуританина. И, в конце концов, я ведь стараюсь-то для него самого, для его дочери, ну и, разумеется, в первую очередь для себя, Эдуарда Кристиана».
Такими низкими и лицемерными оправданиями старался этот негодяй заглушить в себе угрызения совести, намереваясь опозорить семью своего друга и погубить вверенную его попечению племянницу. Подобные ему люди встречаются не слишком часто, и дошел он до такой бесчувственности и подлого эгоизма не совсем обычным путем.
Эдуард Кристиан, как читателю уже известно, был родным братом Уильяма Кристиана, главного исполнителя замысла подчинить остров Мэн республике, который и был за то казнен по повелению графини Дерби. Оба брата воспитывались в строго пуританском духе, но Уильям затем стал военным, и это несколько смягчило строгость его религиозных воззрений. Эдуард же, избравший образ жизни частного лица, казалось, не отступал ни на шаг от своих догм. Но это была одна видимость. Под личиною суровой набожности, доставлявшей ему большое уважение и влияние среди партии умеренных, как им нравилось себя именовать, скрывался развратник, и, предаваясь своим порокам тайно, он вдвойне ими наслаждался — запретный плод всегда сладок. Поэтому, пока мнимое благочестие увеличивало его мирскую славу, тайные наслаждения вознаграждали его за внешний аскетизм. Однако восшествие на престол Карла II и предпринятые графиней неистовые гонения против его брата положили конец и тому и другому. Эдуард бежал с родного острова, пылая жаждою мщения за смерть брата; это было единственное из всех ведомых ему чувств, которое не имело прямого отношения к его собственной особе; впрочем, оно тоже было, по крайней мере отчасти, эгоистичным, поскольку он стремился восстановить былое положение семьи.
Эдуард легко нашел доступ к Вильерсу, герцогу Бакингему, который имел притязания на графство Дерби, пожалованное некогда парламентом его знаменитому тестю, лорду Фэрфаксу. Герцог пользовался большим влиянием при дворе Карла, где удачная шутка часто значила и стоила больше, чем долгая и безупречная служба, и ему без особого труда удалось еще более унизить столь преданный королю и столь дурно за это награжденный род Дерби. Но не в характере Бакингема было, даже во имя собственных интересов, неуклонно проводить одну и ту же политику, подсказанную ему Кристианом, и, очевидно, его легкомыслие спасало остатки некогда огромных владений графа Дерби.
Однако Кристиан был слишком полезным сторонником, чтобы отказываться от его услуг. Он не скрывал своих безнравственных наклонностей от Бакингема и ему подобных, но умел весьма искусно прятать их от многочисленной и сильной партии, к которой принадлежал сам, неизменно сохраняя серьезный и достойный вид. Впрочем, двор в те времена был настолько далеким от города и чуждым ему, что один и тот же человек с успехом мог играть в этих двух различных сферах совершенно противоположные роли и не бояться, что его двойственность может быть разоблачена. Да и, кроме того, если человек талантливый выказывает себя полезным приверженцем какой-либо партии, она будет защищать его и дорожить им, как бы его поведение ни противоречило ее собственным правилам. В подобных случаях некоторые поступки отрицаются, другие истолковываются в благоприятном смысле, а преданность партии искупает столько же пороков, сколько и широкая благотворительность.
Эдуард Кристиан часто нуждался в снисхождении своих друзей; но оно всегда ему оказывалось, ибо он был на редкость полезным человеком. Бакингем и другие ему подобные придворные, несмотря на распущенность нравов, стремились сохранить связь с диссидентами, или, как они именовали себя, пуританами, чтобы иметь лишний козырь в борьбе со своими противниками при дворе. Кристиан был незаменим в интригах такого рода, и одно время ему почти удалось установить полное взаимное понимание между сторонниками строжайшей нравственности и фанатичной религиозности и самыми развратными вольнодумцами при дворе.
Среди многих превратностей жизни, протекавшей в беспрерывных интригах, Кристиану пришлось даже, во имя честолюбивых замыслов Бакингема и своих собственных, не раз пересекать Атлантический океан, но никогда, как хвастливо утверждал он сам, он не терял из виду главной своей цели: мщения графине Дерби. Эдуард ни на день не прекращал самую тесную связь с родным островом, чтобы всегда знать, что там происходит, и при каждом удобном случае разжигал в Бакингеме жажду овладеть этим маленьким королевством, внушая ему, что нынешний повелитель острова должен быть формально лишен своих суверенных прав. Для него не составляло большого труда постоянно подстрекать честолюбие своего патрона, ибо мысль сделаться в некотором роде государем, хоть и на небольшом островке, весьма будоражила необузданное воображение герцога. Подобно Каталине, он столь же завистливо смотрел на чужие владения, сколь легко и беззаботно проматывал свои.
