Мика Валтари - Императорский всадник
Видимо, совесть все же мучила его, ибо он спросил нас, не следует ли ему внести предложение в сенат и объявить Агриппину Божественной. Ведь она была дочерью великого Германика, сестрой императора Гая Юлия, вдовой императора Клавдия и матерью императора Нерона; короче говоря, чем Агриппина хуже Ливии[59]? Все это показалось нам ужасно забавным, и мы принялись, злословя, прочить друг друга в жреческую коллегию новой богини.
Когда мы таким вот образом развлекались, в зал ворвался Обарит и сообщил, что корабль рассыпался только наполовину, а сама Агриппина исчезла. Однако слабая надежда на то, что Агриппина все же утонула, сразу развеялась, ибо чуть ли не следом за центурионом показалась ликующая толпа, предводительствуемая рыболовами, которые и поведали о счастливом спасении матери императора. Они надеялись, что Нерон озолотит их, но тот совсем растерялся и, как нашкодивший мальчишка, послал за Сенекой и Бурром.
Оба явились одновременно, причем Сенека был бос и полуодет. Нерон казался умалишенным и, схватившись за голову, бегал взад и вперед. Аникет коротко рассказал пришедшим, в чем дело. Цезарь, боявшийся за свою жизнь, ежесекундно перебивал его, бессвязно выкрикивая какие-то нелепые предположения, подсказанные его разгоряченной фантазией. Агриппина, уверял он, вооружит рабов или подстрекнет к бунту солдат гарнизона, или же немедленно отправится в Рим, чтобы перед сенаторами обвинить его в покушении, показать свои раны и рассказать о зверском убийстве ее слуг.
Сенека и Бурр были многоопытными государственными мужами, и им не требовались просторные разъяснения. Сенека лишь вопрошающе посмотрел на Бурра. Тот пожал плечами и ответил:
— Я не дам им ни преторианцев, ни германцев из личной стражи для убийства дочери Германика.
Затем он повернулся к Аникету и с выражением крайней брезгливости на лице добавил:
— Пусть сам Аникет расхлебывает ту похлебку, что заварил. Я умываю руки.
Аникету не нужно было повторять дважды. Он понимал, что провинился и достоин смерти, если не исправит свой промах. Нерон уже разбил ему ударом кулака нос. Выпрямившись, Аникет твердо пообещал довести начатое до конца, обойдясь силами своих моряков.
Выслушав его, Нерон рассеянно глянул на Сенеку и Бурра и с упреком проговорил:
— Нынешней ночью я наконец-то освобожусь от опостылевшей опеки и стану подлинным властелином. Но за это мне следует благодарить бывшего брадобрея, отпущенного на свободу раба, а не государственного мужа Сенеку и не полководца Бурра. Ступай же, Аникет, да поскорее сделай все необходимое и послужи своему господину.
Не успел он произнести последние слова, как лицо его залила страшная бледность и он сделал шаг назад. Ему сообщили, что с известием прибыл гонец от Агриппины, вольноотпущенник Агерин.
— Убийца! — воскликнул Нерон, схватил меч и спрятал его под плащом.
Однако опасаться ему было нечего. От потери крови и долгого пребывания в воде Агриппина сильно ослабела и, поразмыслив и все взвесив, няла, что ей остается лишь сделать хорошую мину при плохой игре и не подавать виду, что она заподозрила сына в покушении на себя.
Агерин, весь дрожа, вошел и, слегка заикаясь, провозгласил:
— «Всемилостивые римские боги и благие помыслы императора оградили меня от смерти. Как бы ни ужасала тебя весть об опасности, угрожавшей твоей матери, не спеши ко мне. Я нуждаюсь в покое.»
Стоило Нерону понять, что он может не опасаться Агриппины, как самообладание вернулось к нему. Он незаметно уронил меч у ног посланца, отпрыгнул в сторону, обвиняюще указал на оружие и вскричал:
— Всех призываю в свидетели, что моя мать подослала вольноотпущенника зарезать меня!
Мы подбежали и схватили Агерина, несмотря на его отчаянные протесты. Нерон приказал отправить его в темницу, но Аникет решил иначе и, стоило нам выйти из триклиния, как он воткнул меч в глотку посланцу. Я решил сопроводить Аникета, чтобы убедиться, что хоть на этот раз он довел дело до конца.
Нерон выбежал вслед за нами, поскользнулся в крови и с облегчением воскликнул:
— Итак, мать посягает на мою жизнь! Теперь никого не удивит, что она покончила с собой. Действуйте!
Обарит присоединился к нам, чтобы исправить свой промах. Аникет приказал своему ближайшему подчиненному Геркулею пробить тревогу в казарме. Мы вывели лошадей и поскакали. Отряд моряков босиком бежал впереди нас, руганью и мечами разгоняя толпу, спешившую в Баулы приветствовать Агриппину и мешавшую нашему продвижению.
Когда мы добрались до места, уже светало.
Аникет приказал своим людям окружить дом. Мы взломали двери и перебили рабов, попытавших ся оказать сопротивление. Опочивальня была но освещена. Агриппина лежала в постели с теплым компрессом на плече. Служанка, ухаживавшая за ней, при виде нас бежала сломя голову. Агриппина приподняла руку и крикнула ей вслед:
— Значит, и ты меня покидаешь?
Аникет задернул занавеси, чтобы нас не видели посторонние. Агриппина проговорила слабым голосом:
— Если вы прибыли узнать о моем самочувствии, то передайте моему сыну, что мне гораздо лучше.
Только теперь она заметила оружие в наших руках. Возвысив голос, она угрожающе сказала:
— Но если вы явились убить меня, то наверняка действуете по собственному почину. Мой сын не мог отдать такой приказ. Он не способен на убийство матери!
Аникет, Геркулей и Обарит приблизились к ее ложу и в нерешительности остановились, не зная, что делать дальше, — такой величественной выглядела Агриппина, даже будучи больной. Я молча прислонился в стене. Наконец Геркулей набрался духу и нанес Агриппине древком копья удар по голове, но так неловко, что она даже не потеряла со знания. Он хотел оглушить ее, а затем вскрыть вены. Нам казалось, сенат поверит, что мать императора решила добровольно уйти из жизни.
Агриппина вдруг отчаялась. Она отбросила покрывало, раздвинула ноги и крикнула Аникету:
— Вонзи свой меч в лоно, родившее цезаря, убийца!
Центурион обнажил меч и поразил ее. Затем и остальные принялись наносить беспорядочные удары, и вскоре она, вся изрубленная, хрипя, испустила дух.
Убедившись, что Агриппина мертва, Аникет приказал слугам обмыть тело и подготовить к погребальному сожжению. Все стали расхватывать безделушки на память. Я взял себе маленькую золотую статуэтку Фортуны, подумав, что это, верно, та самая, с которой никогда не расставался император Гай Юлий. Позже я узнал, что это не так, и очень огорчился.
Скороход отправился к Нерону с вестью о самоубийстве Агриппины. Нерон, уже подготовивший с помощью Сенеки сообщение о покушении на него, тотчас же поспешил в Баулы, чтобы самому убедиться в смерти матери. Он больше не доверял Аникету.
