Ольга Елисеева - Наследник Тавриды
Утром великий князь с красными глазами и опухшим лицом появился на пороге столовой.
— Наш ангел отлетел, — были его первые слова. — Я потерял друга, благодетеля, Россия — отца… Кто поведет нас? Мы осиротели!
— Нет, ваше величество! — воскликнул генерал Курута, бросаясь к воспитаннику. — Россия не пропала. Она приветствует нового…
Дядька не успел окончить фразу. Его высочество вспыхнул, схватил его за грудки и затряс с таким гневом, как если бы все присутствовавшие должны были знать об отречении.
— Что ты такое говоришь, несчастный?! Да за такие слова… Да знаешь ли ты, что за это кандалы, Сибирь! Изволь немедленно идти под арест!
Курута отстегнул шпагу и протянул ее цесаревичу. Но тот махнул рукой, без сил опустился на стул и закрыл лицо платком. Было очевидно, что он не слышит ничего вокруг, и приближенные на цыпочках вышли из столовой.
В считанные часы Варшава была охвачена движением. Знатнейшие чины двора, войско, духовенство изготовилось к присяге. Ждали приказа. Его не последовало. К Брюлевскому дворцу спешили толпы адъютантов, а потом повалили и сами начальники. Их встречали невнятным: «Его высочество болен». Константин взял паузу.
Поздно вечером 4 декабря позволение переговорить с цесаревичем испросил подполковник Лунин. Бретер и забияка. Константин любил такие характеры. Подумать только, когда-то они хотели стреляться! Подобным людям всегда тесно! А разве не тесно ему самому?
— Входите, Мишель. — Цесаревич привстал со стула, приветствуя гостя, и указал ему на кресло у стола. — Трубку?
— Если позволите. — Лунин остался стоять, ибо прекрасно знал, до какой грани можно пользоваться снисходительным панибратством великого князя. — Я пришел к вам по поручению командиров полков Литовского корпуса. Гвардейские и армейские части, собранные сейчас в Варшаве, не желают присягать Николаю. Вы наш государь.
— Разве я вас принуждаю?
Лунин не ожидал такого откровенного ответа.
— Мы решили во время церемонии заставить полки присягнуть вам.
Константин поднял руку.
— Церемонии не будет. — Его голос звучал отрывисто. — Столица полна слухами обо мне и хочет встречать колокольным звоном. Скоро мы двинемся туда. Готовьтесь цеплять на штыки букеты цветов.
Петербург.
«Дорогая и добрая матушка!
Моя скорбь по отлетевшему ангелу так же глубока, как и Ваша. Однако несмотря на все желание, я не смогу прибыть в Петербург. Если бы я приехал теперь, то это выглядело бы так, будто я водворяю на трон моего брата. Он же должен сделать это сам».
Такой ответ достиг столицы 7-го вечером. Мария Федоровна показала письмо сыну. Ни манифеста, ни просто обращения к народу с подтверждением отказа от короны в почте не было.
— Сам так сам. — Николай уже был доведен до той черты, за которой у одних происходит истерика, а у него начинала хлестать во все стороны напористая злость. — Что вы скажете, мадам, я тут составил манифест на досуге?
Пожилая дама с некоторым сомнением приняла бумажку, которую великий князь прятал за клапаном рукава.
— Слово «императорского» пишется с большой буквы. — Мария Федоровна улыбнулась. — Надо дать Карамзину поправить стиль, а потом Сперанскому выверить все по законам.
— А Милорадович? — на минуту усомнился Никс.
— Вы же все решили, — не позволила ему отступить мать.
Да, он решил. И один Бог знает, как тяжело это далось.
— Своим отказом цесаревич Константин губит Россию! — Генерал-губернатор был потрясен письмами из Варшавы. — Неужели он не понимает, что может пролиться кровь?
— И она прольется, если мы не поторопимся. — В голосе великого князя послышалась непривычная твердость. Случись ему царствовать хоть полчаса, он докажет, что был достоин короны. Оставалась еще надежда, что Михаил сумеет вытребовать у варшавского затворника манифест об отречении. Но проходили дни, а с западной границы не было вестей.
Наступило 12 декабря, день рождения покойного государя, отчего у многих близких сановников и комнатных слуг с утра глаза были на мокром месте. Никс — не исключение. Дамы же предались реву на три голоса в покоях матушки. Великий князь пошел бы к ним, но его отвлек приезд курьера. Адъютант Дибича Фредерикс, молоденький безусый мальчик, с сапог которого пыль сползала слоями, протянул царевичу три пакета. Один обычный, два других с пометой: «Нужное».
— Вы знаете, что здесь? — осведомился Николай, не без колебаний вертя в руках почту.
— Никак нет. — Юноша таращил на царевича красные от усталости глаза и не понимал, почему его не отпустят. — На имя его величества. Точно такие же посланы в Варшаву. Генерал Дибич не знал, где именно находится государь. Он не прибыл?
— Ступайте. — Никс сделал курьеру знак удалиться.
Пакеты лежали перед ним. Какое право он имел их вскрывать? Но, с другой стороны, если почту продублировали, значит, она содержит сведения особой важности. С кружащейся от собственной отваги головой великий князь погрузился в чтение. Уже второй абзац поверг его в трепет. Речь шла о заговоре, раскинувшемся по всей империи от Петербурга до Москвы и 2-й армии в Бессарабии. Начальник Главного штаба Дибич и военный министр Чернышев узнали о нем, разбирая бумаги покойного государя. Они уже отдали приказ об аресте командира бригады Сергея Волконского и полковника Павла Пестеля. Но на большее не решались.
Николай встал из-за стола, прошелся по комнате, потянулся к графину с водой и заметил, что его руки дрожат. Еще вчера ему несносно было собственное фальшивое положение. Случай открыл истинную цену вещей. Нужно действовать. Но все, что Никс сейчас мог — просить других о помощи. А те — оказать поддержку или уклониться.
— В письме назван Кавалергардский полк, а также Захар Чернышев и Никита Муравьев как главные заговорщики. Надобно произвести аресты.
Милорадович мялся.
— Чернышевы и Муравьевы — семьи известные. Родные поднимут шум. К тому же, насколько я знаю, сих господ сейчас нет в столице. Они в отпусках. Не лучше ли подождать, пока расследование на юге не даст результатов? Тогда…
Николай несколько раз сжал и разжал кулаки. Иногда это помогало успокоиться.
— Отдайте по крайней мере полиции приказание следить за тем, что происходит в городе, — глухо произнес он.
— Всенепременно.
На том и разошлись. В своем нынешнем положении Николай ничего не мог предпринять. Ему никто не подчинялся. Он не имел права приказывать.
— Довольно, — молвила Мария Федоровна, перекрестив и поцеловав сына. — Созывайте Государственный совет. Завтра…
