Георгий Тушкан - Джура
Махмуд принес дутар и хотел сесть возле Кипчакбая, но тот толкнул его ногой.
— Садись возле Джуры.
— Нет, нет, я старик, я боюсь! — умоляюще сказал Махмуд, пододвигаясь к Кипчакбаю.
Тот усмехнулся и разрешил ему сесть у своих ног. «Почему певец меня боится?» — удивился Джура. А Махмуд пел:
Я, переживший гола, Махмуд, черный от черного дыма юрт,Сколько видал, сколько слыхал, сказов рассказывал, песен певал!Но даже и я, переживший года, не видел и вряд ли увижу когдаМужа храбрее тебя, батыр!Это тобою гордится мир!О тонколицый Джура исполин, много прошел ты горных вершин.Сотни потоков в горном краю пеной омыли грудь твою!Свистнешь, могучий, громче пурги — дряблобрюхие вздрогнут враги,Вислоухие хвастуны, важные только возле жены…Тучей морозной ты упадешь; грозномогучий, врагов обойдешь,Будешь стрелять их, будешь крошить, будешь калечить, не дашь им жить!Дверь позлащенную, из серебра ты поднимешь, батыр Джура,Над высоким своим седлом острым булатным своим мечом!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!Войлоки с вражеских юрт обдерешь — на потники их изрежет твой нож.Слушай, Джура, Махмуда слова: юрты врагов разберешь на дрова!В сорокадневных пустынях пески, но ты в них откроешь, Джура, родники.Там, среди самоцветных камней, будешь поить и мыть коней!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!Лучших коней — жеребцов и кобыл, — чтобы огонь под копытами бил,Сильной и ловкой рукою в борьбе лучших коней ты добудешь себе.Время настало: на волю пора, сердце железное, храбрый Джура,С жилами крепче каменных гор, взором, пылающим, словно костер!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!В яме глубокой сохнешь ты, беркут, рожденный для высоты.Дева Зейнеб, светлее дня, сядет сзади тебя на коня.Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!44
Звучание струн наполняло уши Джуры свистом горного ветра, звоном потоков и гулом битв. Он невольно застонал. Мечты о свободной и счастливой военной жизни, о мести, претворившись в надежду, поддерживали молодого охотника, помогая ему переносить неволю.
Любовь к родным горам, родному кишлаку зажгла его глаза ярким блеском и окрасила щеки румянцем. Этот румянец был отблеском того внутреннего пожара, в котором сгорали его мальчишеские и юношеские заблуждения.
И вот самые сокровенные мысли и надежды, затаенные глубоко в душе молодого охотника, враги вырвали и бросили ему в лицо! Слова: «Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!» — ранили его насмерть.
Басмачи — это раскаленные шомпола, кровь, страдания, горе и слезы. А Зейнеб, его Зейнеб!.. От этих песен можно сойти с ума!
— «О благоуханное дыхание молодости! — пел Махмуд. — О свобода, свобода, свобода, свобода!..»
— Замолчи, проклятый, замолчи! — закричал Джура. Басмачи, сидевшие возле Кипчакбая, вскочили, выставив вперед ружья.
— Пой, — усмехаясь, приказал Кипчакбай перепуганному Махмуду. И тот продолжал петь.
Джура бросился на певца, но стража Кипчакбая оттолкнула его. Тогда он закрыл руками уши, но Кипчакбай велел завязать ему руки на спине.
— Не мучь! Лучше убей! — кричал Джура.
— Сознайся: ты убил Артабека? — сладким голосом спросил Кипчакбай.
— Да, я! Я никогда не скрывал этого.
— Ты откровенно сознаешься! Тем лучше. А куда дел фирман Ага — хана!
— Я не видел никакого фирмана. Много всяких бумажек было в его сумке, я все выбросил.
— Ты должен знать, где фирман! Скажи, и я отпущу тебя на волю.
— Если бы я нашел фирман, я отдал бы его Козубаю или пограничникам! — Джура насупился.
— А сколько бойцов в отряде Козубая?… Молчишь? Значит, не хочешь быть мне другом? Пой, Махмуд! — приказал Кипчакбай, возбужденно потирая пухлые руки.
По приказу Кипчакбая возле Джуры поставили блюдо плова. Аромат риса и жареного мяса разносился вокруг голодного Джуры, но он не желал принимать еду из рук врагов.
— Говори! — приказал Кипчакбай, вскочив с помоста и подходя к узнику.
Джура сжался и изо всех сил ударил Кипчакбая ногой в живот. Кипчакбай упал. Невероятным усилием Джура разорвал веревки, разбросал стражу и подбежал к забору, но слуги Кипчакбая сбили его с ног.
— Отойдите, отойдите! — кричал, придя в себя, бледный от злости Кипчакбай. Он выхватил маузер.
— Почтенный Кипчакбай, вы все ещё считаете себя знатоком человеческих душ? — спросил, выходя из дома, высокий голубоглазый человек.
— Это большевик! — кричал Кипчакбай, размахивая маузером. — Он коммунист и чекист. Его необходимо убить.
— Не надо преувеличивать. Ведь он почти подросток. Говорят, ему нет и семнадцати лет. Имам Балбак поручил мне потолковать с ним. Сожалею, но мне придется обойтись без ваших песенных методов. Чтобы из камня высечь искру, надо крепко ударить кремнем.
— Вряд ли ваша индийская практика поможет вам в этом случае, — ответил Кипчакбай, успокаиваясь. — Вы не знаете памирских горцев. Его уже пытали джигиты Тагая — его не сломила боль. Я взывал к его уму, пытался прельстить его богатством и славой — он, дикарь, не понял своей выгоды. Сейчас я нашел слабые струны его души. Это его самое уязвимое место. Но я подчиняюсь приказу имама. — Кипчакбай низко поклонился.
V
Потянулись мучительные дни. Теперь пленников по очереди часто уводили на допрос. Сквозь решетку в яму падал снег, и арестованные жались к стенам, дрожа от холода.
Джура стал ещё более молчаливым, угрюмым и раздражительным. Он похудел, кашлял и по целым дням неподвижно лежал на спине. Он так тосковал, что Саид как то подсел к нему и сказал:
— Эй, Джура, ты стал как баба. Хоть рассердись или ударь меня!
Это не развеселило Джуру. Не утешали его и обещания Чжао, что скоро настанет время, когда они возвратятся на родину. Узникам стали давать ещё меньше еды. Сторожа издевались над ними и бросали в них кусками дерева, будили их криками среди ночи, часто не давали воды. Все это делалось по приказанию Кипчакбая. Однажды Джура взял у Саида обломок ножа и вырезал из дерева собаку.
— Вот мой Тэке, — сказал он.
Чжао и Саид удивились тонкой работе. Деревянная собака очень походила на живую.
— Эту игрушку можно продать, — сказал практичный Саид. — Теперь ты, Джура, можешь кормить и себя и нас. Мы попросим сторожей, и они будут продавать твои изделия на базаре. Джура вырезал медведя, лису, хорька. Саид попросил у охраны отпустить его на базар. Ему ответили, что это им запрещено. Саид бросил наверх фигурки и попросил продать их, а на вырученные деньги купить им немного еды.
