За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

Солнце давно миновало зенит и уверенно катилось к закату, когда старый воин закончил урок:

— Этот пример я вот для чего показал. В ваших жизнях случится немало ситуаций, когда будете нерешительно стоять, не зная предпринять ли что или подождать еще. Если разум выбор сделать не может, а сердце молчит, то смело начинайте действовать. Тем явите свою силу. Лучше сожалеть о совершенной ошибке, чем об упущенном шансе. Те, кто пойдет за вами, всегда простят промах, если за ним сила решимости видна. Зато слабость бездействия всем покажет, что их вождь — вовсе не лидер. А раз так, то и приказов его исполнять не следует…

Воспоминание быстрой молнией сверкнуло в памяти Моисея, и понял он, что давно уже принял решение.

Только как помочь беззащитной девушке? Что может он, совершенно бессильный, совершить против троих крепких стражников, опьяненных жаждой сладострастия?

Моисей прислонил голову к пальме и взмолил:

— Отзовитесь, духи земли и воды, здесь живущие. Сделайте так, чтобы силы вернулись! — Но Боги остались глухи к горячим просьбам. Только в груди у Моисея чуть полегчало, словно огромный камень, что гнул к земле, кто-то снял с плеч.

Сколько времени у него есть? Минуты две или три. Пока тень пальмы, вплотную подступившая к носу светлого верблюда, всю мохнатую голову не накроет.

Посмотрел налево, направо: вдруг найдется нежданный союзник? Вокруг — только голые скалы, усеянные камнями, одинокий пустынный колодец, окруженный зелеными пальмами. Малое стадо верблюдов, что пасется, выщипывая редкую траву. Огромные валуны, скатившиеся с гор…

Стоп! А что это перед караваном сверкает на солнце, пуская отблески веселые во все стороны?

Моисей заковылял, захромал, направляясь к верблюдам и прячась за пальмами да акациями.

Сделает шаг и стоит, отдыхает, пока новые силы наберутся. А время бежит стремительно! Слышит он, головы не оборачивая, что девушка сзади не играет больше, а из цепких рук вырваться пытается. И тень уже морду светлого верблюда закрывает, к глазам вплотную приближаясь! Шаг, еще и еще. Только до ближайшей пальмы дойти, чтобы всем телом опереться, дав отдых ногам натруженным. Но нельзя долго стоять — и вперед, и опять, и опять. Вот уже и колодец, что свежестью дышит. Не время наслаждаться прохладой, если хочет девушку из беды выручить! Вот валяется ветка душистой акации, вся длинными колючками покрытая. Может она стать хоть малым, но подспорьем. Подхватить неуклюжим движением, склонившись неловко, и дальше, и дальше, и дальше, опираясь всем телом на палку!

Доковылял, наконец, Моисей к караванным верблюдам и от радости чуть не вскрикнул: стражники все оружие покидали наземь прямо перед животными!

Сначала острый секач-хопеш. Схватил двумя руками, поднял над собой… Но уставшие мышцы под тяжестью бронзового оружия подогнулись, а хопеш с размаху полетел в сторону, звякнув тихонько о камни, словно испрашивая извинения. У Моисея выступили слезы — как он мог всего за два дня стать немощнее дряхлого старца? Но прочь слезы, не время для вас!

Взял тогда загнутый лук. Привычно натянул тетиву, а та отошла всего на три пальца. Крякнул Моисей, напрягся весь, собирая последние силы, но лук не поддался, не зазвенел тугой струной.

Руки у Моисея дрожали, когда он опускался на каменистую землю. Все что знал и умел, было не в силах помочь!

Что еще оставалось? Метательный нож — ненадежен он. Легко промахнуться, а другого нет. Иное что? Моисей посмотрел по сторонам и наткнулся взглядом на верного светломордого верблюда, что, переступая с ноги на ногу, повернулся правой стороной. Моисей едва не вскрикнул от счастья, когда увидел, как из-под жесткого седла, торчит краешек бича. Вот, что поможет — боевой кнут, во владении которым сила не надобна. Моисей осторожно достал бич, нетвердые пальцы аккуратно сжали кнутовище, глаза на миг закрылись. Тело сживалось с верным оружием. Моисей вдруг почувствовал, как рука становится длиннее на десять локтей, обретая упругость и нечеловеческую силу. Пошевелил чуть кистью и услышал, как лениво ворочается спящая мощь бича, как перетекает в его чресла, наполняя все тело решимостью. Моисей осторожно выпустил кнут, взял за кончик и на расстоянии в пять пальцев друг от друга завязал на тонком конце три тугих узелка.

А девушка уже криком от боли кричала, из последних сил отбиваясь! И верблюжья голова вся тенью покрылась. Только самые кончики ушей еще освещались солнечным светом.

Но даже с длинным кнутом шансы Моисея невелики были. Оставалось использовать только силу духа, да разные хитрости, столь презираемые Египетскими военачальниками.

Вспомнились наставления по новым правилам боя, которым обучал Уратиру в тайне от жрецов, ревнителей древнего знания. Рассказывал Уратиру о мелких уловках, способных исход сражения решить. О том, что выгодно сверху на холме располагаться: оттуда и видно все, и стрелы дальше летят, а враги снизу вверх, словно на повелителей, смотрят. Что к солнцу надобно становиться спиной, чтобы яркие лучи освещали и слепили неприятеля, ослепляя. Что неожиданность в ратном деле — половина блистательной победы.

Что из этого он может применить? Неожиданно появиться перед ними? Да, это сработает. С полуденной стороны, чтобы ужас внушить темным силуэтом на фоне палящего солнца? И это поможет тоже. Но как с холмом быть? Нет здесь никакого. С пальмы, что ли, спрыгнуть? Но бессильный Моисей скорее себя покалечит, чем успеха добьется. Как же быть? Как?

Взглянул на светлого верблюда мельком — а время-то вышло. Тень уже глубоко на длинную шею зашла. Теперь или никогда надобно действовать!

И тут Моисей понял, как поступить следует. Широкая улыбка — впервые с тех пор, как стражников увидел, — озарила лицо. Вспомнил Моисей старого гепарда и представил, словно сам на охоту выходит, против гну неразумных…

Колени осторожно подтолкнули верблюда, левая рука натянула поводья, правая крепко сжала верный кнут — единственное оружие. Моисей направил грациозное животное неспешным шагом прямо на стражников.

Те даже голов не подняли, истекая похотью над белым девичьим телом. Остановив верблюда в семи локтях, Моисей набрал побольше воздуху в легкие и, глядя сверху вниз, крикнул изо всех сил:

— А не пора ли возвратить должок, что у вас передо мною имеется?

От неожиданности все трое вскочили на ноги, лица разом развернулись к Моисею.

— Это еще что такое? — молвил самый старший и самый злобный, закрываясь загорелой рукой от бьющего прямо в глаза солнца.

— Как же так, неужто успели меня позабыть? Всего за три дня? Или хитрите просто, долг возвращать не желая? — сказал Моисей, внимательно глядя, чтобы никто к оружию не метнулся.

В тот самый момент молодой паренек, быстро кинулся в сторону мечей с луками. Но Моисей оказался готов: взмах кнутом — вылетел сыромятный конец, по дороге разворачиваясь из кольца в длинную полосу. Обвился первым узелком вокруг грозди фиников и, повинуясь резкому рывку назад, срезал одним движением. Недозревшие финики — твердые и зеленые — градом посыпались на голову неразумного стражника. А когда вся ветка рухнула на беззащитный затылок, упал тот на землю, сбитый с ног, не потеряв, однако, сознания. Ойкнул тихонечко и поспешно руку прижал к открытой ране.

— Кто еще хочет кнута испытать на себе, словно раб мерзкий? — глас Моисея звучал тихо, но сильно. Он был уверен, что даже шепотом заговори — все равно услышат.

Лицо верзилы исказилось ненавистью, когда он повернулся к Моисею, делая шаг навстречу.

— Не знаю я, как ты выбрался из пустыни, но, если знойное солнце тебя не добило, придется, видно, нам дело закончить. Только не думай, что я испугался надсмотрщичьей игрушки в твоих руках. Что ты способен сделать с нею? Синяк набить, или глубокий шрам оставить? Так шрамы о воинской доблести свидетельствуют. Ничего, сейчас я тебе покажу.

Моисей понял, что весь план может провалиться. Сделал он ошибку — отдал инициативу обезьяноподобному главарю. Теперь только одно оставалось — сломить стражника силой духа. На тело надеяться нечего. И действовать! Сразу, сейчас!!!