Джордж Макдоналд Фрейзер - Флэшмен в Большой игре
Но я молчал, а Пам продолжил:
— Не знаю, кто бы смог лучше вас справиться с этим делом. Сколько вам лет? Тридцать четыре — вы достаточно молоды, у вас впереди еще длинный и славный путь — ради нашей страны и себя лично.
И этот старый шут со вставными зубами постарался принять величественный вид.
Я ужаснулся. Господь — свидетель: у меня было много приключений, но это превосходило все. Как не раз случалось в прошлом, я вновь пал жертвой моей славной, хоть и абсолютно незаслуженной, репутации — Флэш, герой Джелалабада, человек, последним покинувший Кабул и первым ворвавшийся на батарею под Балаклавой, самый лихой рубака легкой кавалерии, заслуживший медаль от самой королевы и благодарность Парламента. Толпа боготворит этого героя, хотя печенка у него давно пожелтела от страха, как вчерашний заварной крем, — если бы они об этом только знали! А теперь Пам смотрел прямо мне в глаза, а Элленборо и Вуд благоговейно ожидали, что я отвечу. О, если бы я мог последовать своим наилучшим инстинктам, я бы смылся куда-нибудь или, рыдая, уткнулся в чьи-нибудь уютные колени — но, конечно же, ничего этого я не сделал. От ужаса у меня перехватило дыхание, но я уже знал, что мне нужно делать — возвращаться в Индию, с ее жарой, грязью, мухами и черномазыми сифилитиками, чтобы приняться за самое гиблое дело после того, когда Бисмарк посадил меня на трон Штракенца.
Но что было значительно хуже — пусть банда Бисмарка состояла из самых отпетых негодяев, которые когда-либо скрывались от правосудия и резали глотки, но даже они, по сравнению с Игнатьевым, были людьми цивилизованными. Одной мысли, что мне придется «поработать» с этим дьяволом (как это деликатно обозначил Пам), было достаточно, чтобы отправить меня в обморок. И если бы даже этого было недостаточно, мне еще придется крутиться в диком индийском королевстве (стране тугов — в качестве дополнительной премии), шпионя за какой-то увядающей старой ведьмой — индийской принцессой, пытаясь против ее воли заставить поддерживать британские интересы. При этом вполне вероятно, что ее любимым развлечением на досуге является наслаждение видом подобных советчиков, брошенных под ноги дикому слону. (Известно, что большинство индийских владык — сумасшедшие и способны на все.) Но уклониться от выполнения этой миссии не было ни малейшей возможности. Все, что мне оставалось, это собраться с силами, изобразить на лице христианское смирение, бесстрашно посмотреть в глаза Палмерстону, как Бесстрашный Дик,[31] которому директор школы дал задание отучить фагов[32] сквернословить, и сказать, что сделаю все, что смогу.
— Отлично, — проскрипел он, — я в вас верю. Кто знает — возможно, все опасения окажутся пустыми. Признаки подготовки мятежа в районах, которыми интересуются русские, и где туземные лидеры не довольны нашей опекой — все это случалось и раньше и порой заканчивалось ничем. Но если опасения подтвердятся — не допустите ошибок, — он вновь пристально посмотрел на меня — это самая страшная опасность, которая поднимается перед нашей страной со времен Бонапарта. Мы доверяем вашим рукам не самое легкое дело, сэр, но, как я полагаю, это — самые надежные руки в Англии.
Помоги мне Боже — именно так он все и сказал. Как только такие вообще проходят на выборах? Помнится, в ответ я издал несколько воинственных звуков, а мой панический ужас, как всегда, проявился в том, что лицо мое побагровело, что у человека моего сложения часто принимают за проявление гораздо более благородных эмоций. Похоже, Пама это вполне удовлетворило, потому что он вдруг улыбнулся мне и снова уселся на свой стул.
— Ну, теперь вам понятно, почему вы здесь беседуете с премьер-министром, а? То-то вы все вертитесь, точно сидите на яичной скорлупе. Ладно. Не стесняйтесь — я рад возможности лично вас проинструктировать. Конечно же, вы получите более подробную информацию еще до отплытия — господа-лорды здесь и Манглс[33] в Лондонском Совете еще побеседуют с вами. Когда вы собираетесь распрощаться с Ее Величеством? На следующей неделе? Ну, это слишком долго. Баррингтон, когда там отплывает шлюп в Индию? В понедельник? Тогда будет лучше, если вы вернетесь в Лондон уже в пятницу. Оставьте-ка вашу милую малышку, миссис Флэшмен, развлекать королевскую семью. Потрясающая девчонка — ни разу не видел ее из своего окна на Пикадилли, но знаете, что я думаю: познакомьте нас, когда вернетесь домой. Приводите ее как-нибудь туда вечерком, в дом под номером 96 — пообедаем и все такое прочее, а?
И он развалился на стуле, сияя не хуже мистера Пиквика. Мой желудок к тому времени несколько успокоился, что удивительно, учитывая какая каша для меня заваривалась. И все же, когда я сегодня думаю о Паме, то вижу его именно таким: подкрашенные виски, неуклюжие вставные зубы и — широкая улыбка довольного собой мальчишки. Вам сложно представить такую молодую улыбку на усталом старом лице. Теперь, с высоты прожитых лет я могу сказать: несмотря на дьявольское дело, в которое он меня впутал, я бы охотно променял всех остальных политиков на одного старого Пама — черт его побери. [IV*]
Однако теперь, когда этот государственный муж предопределил мою судьбу, ему не терпелось поскорее от меня избавиться; я еще не успел выйти из комнаты, как он приказал Баррингтону найти какую-то телеграмму из Америки или что-то вроде, и прошепелявил Вуду, что скоро им нужно выходить, чтобы успеть на специальный поезд до Абердина. Было, наверное, уже около трех утра, но он все еще был полон энергии и последнее, что мне запомнилось — как он диктовал письмо даже тогда, когда ему помогали надеть пальто и шарф. Прислуга суетилась вокруг, а Пам все еще порывался подойти к столу и вновь взглянуть на чапатти, интересуясь у Элленборо, едят ли индусы эти лепешки с мясом и каковы они на вкус.
— Эти чертовы штуки, — ворчал он, — должно быть, хороши с джемом, как вы думаете? Хотя… скорее нет… наверное, жестковаты для моих проклятых зубов… — Он поднял голову и увидел, как я раскланиваюсь на прощание, стоя в дверях. — Доброй ночи вам, Флэшмен, — протянул он, — и счастливой охоты. Но держите ухо востро.
Вот так я получил свое задание — можно сказать, в одно мгновение. Еще два часа назад я был счастлив и мне не было дела до всего мира, а теперь меня намертво привязали к Индии, да еще обрекли исполнять самую опасную и безумную миссию в своей жизни. Клянусь Богом — я проклял тот день, когда написал рапорт Дальхаузи, расписав в нем мои заслуги. Теперь приходилось все это расхлебывать: слухи о мятеже, старая сумасшедшая индийская принцесса, туги, Игнатьев и его шакалы-сообщники, стерегущие меня на каждом шагу.
