Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Каркефу снова вздохнул, сел на пенек и, вынув из котомки корку хлеба и кроличью ляжку, с грустным видом принялся уплетать.
Арман-Луи положил руку на плечо Рено.
— Ты убежден в серьезности того, что ты тут наговорил? — спросил он встревожено.
— Конечно, все это очень серьезно, — ответил Рено, переменив тон. — На следующий день под вечер я видел этого человека в степи верхом на лошади. Не знаю, куда он направлялся или откуда-то возвращался, но видел, как длинное ярко-красное перо покачивалось на его серой фетровой шляпе с вставкой из буйволовой кожи. Огромная шпага в железных ножнах постукивала по шпорам, он скакал, поблескивая металлом, укутанный лучами заходящего солнца. С высокомерным видом он держал руку на бедре. Двадцать человек безмолвно неслись вскачь следом за ним. Мимоходом он взглянул на меня. Остерегайся человека с такими глазами, как у него!
— Спасибо тебе! — сказал Арман-Луи, пожав руку Рено.
— Теперь, в этот трудный час, я здесь, рядом с тобой. Будет тебе угрожать опасность, я буду тотчас там, где будешь ты.
— Так я и думал.., — с ужасом прошептал Каркефу. А если что-то случится уже завтра, я не успею даже испугаться! Ну нет!.. Надо будет запастись терпением и умереть от страха двадцать раз кряду, перед тем как погибнуть от удара кинжала.
— И последнее, — снова заговорил Рено, совсем серьезным голосом, что вовсе не походило на него. — Не теряй из виду гостя, которого послал тебе дождь! Ты должен всегда знать наверняка, чем он занят. Гляди в оба, слушай за двоих, следи за всем, что происходит вокруг, и ни на секунду не теряй бдительности! Он из породы коршунов: стоит лишь отвлечься — и он исчезнет как хищная птица. Смотри, как бы не потерять совсем мадемуазель де Сувини.
Наступила ночь, но Арман-Луи, взволнованный словами Рено, обозревал башни Гранд-Фортель. Было уже поздно, а за окнами графа Паппенхейма ещё горел свет. В то время, как г-н де ла Герш глядел на светящееся окно, ему показалось, будто неподалеку кто-то невидимый передвигается за высокими деревьями, которые покрывали тенью водяные рвы замка. Он инстинктивно спрятался за ствол огромного дуба и увидел две тени, мелькнувшие перед ним. В луче лунного света, пробивавшегося сквозь ветви, в одном из немых призраков он узнал личного оруженосца графа, другой был плотно завернут в длинный плащ. И ещё он успел рассмотреть сверкнувшие у каблуков острие огромной рапиры. Вскоре два молчаливых силуэта скрылись вместе за купами деревьев.
Арман-Луи не был вооружен, однако не колеблясь бросился вслед за ними: но оруженосец и человек с рапирой шли очень быстро. Еще секунду он видел их в промежутке у края рва. Пронзительный звук, похожий на свист, раздался в воздухе, и низкая, едва заметная дверь, проделанная у подножия старой, почти полуразрушенной стены, открылась, из неё показался человек с факелом в руке, и две тени растворились в залитом светом проходе, который почти сразу же стал невидимым во мраке ночи.
«Вот это да! — подумал г-н де ла Герш. — Неужели у Рено — пророческий дар!?».
Спрятавшись за кустами, он продолжал наблюдать за замком.
6. Разговор при закрытых дверях
Вот что происходило в этот момент в комнате г-на де Паппенхейма.
Немецкий граф ходил по ней из конца в конец. Иногда он останавливался перед окном и вглядывался в спящую деревню. Иногда он устремлял глаза на стенные инкрустированные часы, висящие в углу, которые били каждый час. Немного позже он подошел к винтовой лестнице, которая вела в соседнюю комнату, и внимательно прислушался.
Такого лица у г-на де Паппенхейма Арману-Луи ещё не приходилось видеть: оно выражало холодную решимость и лихорадочное нетерпение. Поступь его была ни медленной, ни быстрой: время от времени он подтягивался к гарде своей шпаги или теребил длинные усы, которые обрамляли его верхнюю губу.
Неясный звук внезапно нарушил тишину в комнате графа, он остановился и посмотрел в сторону окна.
— Кажется, сова задела своим крылом стекло! — прошептал он. — Наверное, это плохое предзнаменование…
Он нахмурил брови и опять взглянул на часы.
— Уже десять! Пора бы им быть здесь. Не заметил ли их Арман-Луи? Он почему-то не явился к ужину. Должно быть удивится, что мой оруженосец прогуливается и ещё и встречает товарища!
В этот момент портьера, отделявшая спальню г-на Паппенхейма от комнаты, в которую выходила черная лестница, раздвинулась, и два человека предстали перед графом. Их и видел Арман-Луи проскользнувшими за высокими деревьями вдоль рвов замка.
— Ну наконец-то! — сказал г-н де Паппенхейм.
— Вот капитан Якобус, — представил графу другого человека оруженосец.
Человек, которого он привел, сбросил плащ, и граф Годфруа разглядел огромного детину с широкими крепкими плечами, дерзкое выражение лица которого было подчеркнуто прокуренными усами. Рука в перчатке лежала на тяжелой головке эфеса шпаги в кожаных ножнах. За поясным ремнем — кинжал.
Г-н де Паппенхейм остался доволен его внешним видом.
— Ты уже знаешь, что от тебя требуется? — спросил он.
— Почти, — ответил капитан.
— Это предстоит сделать в ближайшие дни: возможно, придется похитить девушку, возможно — взломать дверь, перелезть через стену, возможно, что один ветреник окажется в пределах твоей досягаемости и попытается тебе помешать… Ты готов?
— Я готов всегда.
— Впрочем, для военного человека это дело такое же простое, как ограбление фруктового сада для школьника… Четверти часа и двух железных пальцев для этого вполне достаточно.
Капитан Якобус подбоченился и, крутя ус, сказал:
— Если это такое простое дело, почему бы графу Паппенхейму не попробовать это сделать самому? — спросил он. Стоило ли беспокоить капитана ради того, что под силу школьнику?
— Ты хочешь знать, почему я сам не берусь за это дело? Знай же: наследному маршалу Германской империи не совсем к лицу поднимать шпагу против нескольких батраков во главе с ребенком. Если случайно возникнет какое-то опасное осложнение, что ж, я вмешаюсь!
— Ладно! — сказал капитан. — Все операцию выполняют мои люди, а вы берете девушку… я правильно все понимаю?
— Значит ли это, что ты отказываешься?
— Ах, господин граф, я воевал в Германии с графом Масфельдом, в Польше — с королем Сигизмундом, в Италии — с Пикколомини, повидал и многих других. Поэтому с некоторых пор, когда кричат — я глух, когда плачут — я слеп, когда сопротивляются — я наношу удары…
— Что ж, хорошо.
— Между прочим, я действую по поручению одного уважаемого сеньора. Он из Италии, я — из Богемии. Кто заказывает — тот платит, кто платит — тот вынужден подчиниться каким-то условиям.
