Бернард Корнуэлл - Крепость стрелка Шарпа
— Мы поскачем по лужам крови, — произнес он и повел адъютантов на правый фланг, чтобы, атакуя британцев, не наткнуться на арабов. Пусть его славные Львы Аллаха разграбят вражеский лагерь, пусть завладеют обозом — он сам возглавит преследование, помчится по залитой кровью и лунным светом равнине.
И тогда британцы побегут. Побегут, как спасающиеся от тигра козы. Но тигр хитер. Он оставил с армией лишь небольшую часть всадников, какие-то пятнадцать тысяч, сосредоточив основную силу южнее, вдоль всех растянувшихся на многие мили дорог, по которым чужаки получали все необходимое. И куда бы ни побежали красные мундиры, их везде будут ждать острые сабли маратхских кавалеристов.
Баппу неспешной рысью проехал за спинами арабов. Британские пушки били картечью, она хлестала по земле и людям. Баппу видел, как падают воины в длинных одеждах. Но видел он также и то, что остальные идут вперед без малейших колебаний, спеша сблизиться с ничтожно тонкой цепью красномундирников. Арабы вопили, орудия громыхали, снаряды взрывались, и душа Ману Баппу переполнялась музыкой. Нет в жизни ничего прекраснее, думал он, чем предвосхищение неминуемой победы. Оно пьянило, как те травы и снадобья, что воспламеняют воображение и насыщают мозг возвышенными видениями.
В какой-то момент Ману Баппу позволил себе отвлечься от мыслей о победе и задуматься над тем, почему британцы не стреляют из мушкетов, но картина сражения была слишком прекрасна, чтобы ломать голову из-за таких пустяков. В мечтах он преследовал разбитую армию, крошил врагов тулваром и прорубал кровавую дорогу на юг. Проворная сабля, быстрый конь и поверженный противник. Вот он, рай для настоящего маратха, и сегодня вечером Львы Аллаха откроют его ворота, чтобы он, Ману Баппу, князь, воин и мечтатель, смог навсегда войти в легенду.
Глава вторая
— Огонь! — крикнул майор Суинтон.
Оба шотландских батальона выстрелили одновременно, и почти тысяча мушкетов выбросили густую завесу дыма, скрывшую наступающую цепь. Арабы исчезли из виду, и красномундирники употребили недолгую паузу на то, чтобы перезарядить ружья. Солдаты рвали зубами промасленные бумажные патроны, выхватывали шомполы, одним движением переворачивали их и загоняли в дула мушкетов. Едкий дым понемногу рассеивался. Кое-где от дымящихся пыжей занялась сухая трава.
— Повзводно! С флангов! Огонь! — скомандовал Суинтон.
— Легкая рота! — откликнулся с левого фланга капитан Питерс. — Первый взвод, огонь!
— Вперед! Вали их! Живей, псы! На вас смотрят ваши мамочки! — орал полковник Харнесс. Командир 78-го был безумен как шляпник да еще бредил от лихорадки, но оставить батальон категорически отказался и следовал за наступающими соотечественниками в паланкине. Услышав первый залп, он попытался подняться с носилок, чтобы поддержать своих, хотя его единственным оружием был сломанный кнут. Пару дней назад ему пустили кровь, и теперь из-под левого рукава мундира за полковником волочилась перепачканная повязка. — Задайте им жару, мошенники! Устройте ублюдкам порку!
Теперь огонь вели полуротами; каждая через две-три секунды после соседней, так что залпы как бы катились с обоих флангов к центру, сходились в середине и начинали новый круг опять же с флангов. Шарп называл это часовым огнем, и прием был впечатляющим результатом упорных, утомительных многочасовых тренировок. С крыльев цепи били шестифунтовики. После каждого выстрела орудие подпрыгивало и отскакивало назад, успев выплюнуть из жерла порцию картечи. Пушечный дым покрывал широкие полосы обгорелой травы. Канониры работали без мундиров, в рубахах — закидывали порох, шуровали прибойником, вкатывали ядро, отскакивали от прыгающей пушки и повторяли все сначала. На врага посматривали только командиры орудий, в большинстве сержанты, да и те делали это лишь для того, чтобы проверить точность наводки. Остальные подтаскивали ядра и порох, иногда налегали на лафет или толкали колеса, возвращая орудие на место, а потом снова били и заряжали.
— Воды! — хрипло крикнул капрал, размахивая пустым ведром.
— Целиться ниже! Не тратить зря порох! — призывал майор Суинтон, направляя коня в брешь между центральными ротами и всматриваясь в дым, за которым оставался враг.
Позади него, у знамен 74-го батальона, генерал Уэлсли с адъютантами тоже старался разглядеть арабов. Командир бригады, полковник Уоллес, направил лошадь к флангу. Проезжая мимо Шарпа, он что-то крикнул, но слова потерялись в грохоте канонады, а в следующий момент конь дернулся, получив пулю в холку. Уоллес посмотрел на рану — вроде бы ничего страшного. В тылу полковник Харнесс сражался с индийцем-носильщиком, пытавшимся вернуть его в паланкин. Один из адъютантов Уэлсли покинул свиту, чтобы успокоить безумного шотландца и уговорить его вернуться к обозу.
— Равнение! — крикнул Колкхаун. — Целься ниже!
Неприятельская атака приостановилась, но вовсе не была отбита. Первый залп стал для арабов сильным ударом. Едва дым рассеялся, как Шарп увидел широкую полосу устлавших землю тел. Белых с красным. Кровь на рубахах. Но за этой шевелящейся стонущей кучей стояли те, кто еще верил в победу и готовился добыть ее любой ценой. Необученные повзводной стрельбе, арабы палили беспорядочно, но перезаряжали быстро, и пули их достигали цели. Шарп слышал глухие, чавкающие звуки, с которыми металл входит в мясо, видел, как людей отбрасывает назад, как они падают, раскинув руки. Замыкающие оттаскивали убитых и закрывали живыми бреши.
— Тесней! Тесней! Держать строй!
Волынщики не умолкали, добавляя пронзительных, дерзких нот в глухое громыханье пушек. Рядового Холлистера ранило в голову, и Шарп увидел вспорхнувшее облачко белой муки. Кивер слетел на землю. На напудренных волосах проступило темное пятно, и Холлистер, покачнувшись, рухнул с остекленелыми глазами.
— Первый взвод, огонь! — скомандовал сержант Колкхаун.
Неприятеля из-за близорукости он различал плохо, но сейчас этот недостаток ему не мешал — в дыму все равно никто ничего не видел. От сержанта требовалась только выдержка, а ее Колкхауну было не занимать.
— Второй взвод, огонь! — крикнул капитан Уркхарт.
— Господи Иисусе! — прохрипел кто-то рядом с Шарпом. Солдат как будто оступился, выронил мушкет, согнулся и упал на колени. — О Господи… Господи… Господи… — повторял он, зажимая обеими руками горло.
Раны Шарп не увидел, но потом заметил, что между пальцами сочится и стекает на серые штаны кровь. Умирающий взглянул на Шарпа, в глазах его блеснули слезы, и в следующий момент он завалился вперед, лицом вниз.
