Джон Мастерс - Ночные гоцы
Двадцать седьмой раджа Кишанпура, трех лет от роду, выбрался из своего укрытия и уцепился за юбку Шумитры. Гордые заботливые руки стремились сделать из него крохотное подобие великого владыки. Он был в расшитых туфлях, узких белых штанишках, длинном лимонном кафтанчике, в черной шляпе в виде лодки, украшенной плюмажем из перьев и алмазной заколкой, и с игрушечной, усыпанной драгоценными камнями саблей. Но дождь разрушил все это великолепие, и сейчас рядом с матерью стоял и смотрел на Родни напуганный, измазанный грязью ребенок.
Рани сказала жестким голосом:
— Не бойтесь, капитан Сэвидж. Пистолет предназначается для нас, на случай, если вы решите взять нас в плен.
В ее глазах стояла знакомая тьма; мокрая одежда плотно облегала тело, облепляя груди и вжимаясь между бедер; в блестящих черных волосах застрял слетевший с дерева листок, а подол сари был обрызган грязью.
Он медленно сказал:
— Ты видела, что уланы ушли.
— Может, великий английский сахиб хочет, чтобы вся слава досталась ему? Он не станет делиться с индийцами, даже с уланами, этими пресмыкающимися свиньями. И потом, за меня же положена награда. Могу я подкупить сахиба кольцом с рубином?
Он вспыхнул, но промолчал, и перевел взгляд на стоявшего рядом с ней ребенка. Через полминуты он выдавил улыбку и сказал:
— Твое величество, хочешь есть? Хочешь? У меня вот на этой лошади есть чапати и сахар. Старичок тебя угостит.
Мальчик облизнул губы, и посмотрел сначала на Пиру, потом на мать. Огонь в ее глазах погас, и в них проступили слезы; наконец она сказала, не сводя глаз с Родни:
— Конечно, ступай!
Мальчик бросился к лошади, спотыкаясь об игрушечную саблю. Рани медленно наклонила голову, поднесла ко лбу сложенные руки, и нагнулась, чтобы коснуться колена и ступни Родни. Голос ее дрожал:
— Мой повелитель, ты ранен.
Он поднял ее и мягко сказал:
— Ничего серьезного. Но скажи мне, что случилось? Как вы двое оказались здесь совсем одни?
Безмолвная буря рыданий стерла с ее лица все следы страстей. Она заговорила как женщина, читающая длинную и скучную историю:
— Мы приплыли сюда прошлой ночью на лодке — мы вдвоем, новый командир моей охраны, его помощник, главный жрец, моя личная прислужница и другие. Сегодня столетняя годовщина битвы при Плесси. Было пророчество, что господство англичан продлится сто лет и будет сломлено на поле битвы. Сегодня первый день новолуния. Это хорошая примета. Сегодня первый день дождей, день явления Вишну. Как мы могли потерпеть поражение? Мы переправились через реку, чтобы оказать особую честь гондварским полкам. Ночью они должны были восстать и уничтожить англичан. И мы собирались переправить слонов. И тогда он, мой малыш, вошел бы в город первым, сопровождаемый ими. В полдень он был бы провозглашен раджей Кишанпура, влыдыкой Гондвары, наместником Нербудды, князем гор Синдхия, повелителем вод Кишана, и Кена, и Бетвы.[140] Это все наши старинные владения.
Дождь размазал по ее лицу краску, которой были подведены ресницы и брови. Она переступила с ноги на ногу, и под ее тонкими шлепанцами зачавкала грязь.
— Но когда остальные увидели, чем закончилась битва, они тайно от меня взяли лодку и уплыли. Они знали, что я не отступлюсь. Измена, двойная измена — потому что гондварские полки сражались против нас. Мы знали, что нам не взять переправу. Ее должны были нам сдать.
— Бенгальские полки не сражались ни на чьей стороне, Шумитра. Прошлой ночью их разоружили, а Гирдхари Лалла расстреляли из пушки.
Она вздрогнула:
— Это все ты, и эта бледная немочь. Только ты и мог догадаться… А уланы?
— Были верны соли, которую ели.
— Верны своей измене!
— Верны самим себе. Теперь это не важно. Шумитра, тебе надо сдаться. Твое войско погибло…
— Я соберу еще одно!
— Чтобы плодить новых вдов? Лалкот больше не будет тебя поддерживать; другие князья тоже не станут вмешиваться. И сикхи не станут, если вообще собирались.[141] Все зависело от этого сражения — они наверняка говорили тебе об этом во время охоты на тигров. Сражение проиграно. Твои собственные подданные ненавидят тебя. Они помогали нам всем, чем могли. Как ты думаешь, как могли я, две женщины и ребенок преодолеть сотни миль по твоим владениям и добраться до Гондвары — больные, беспомощные, голодные и без гроша? Пролито слишком много крови. Раньше я думал, что знаю, что надо Индии. Теперь я так не думаю. Я не знаю, кто должен это решать — так много у нее голосов. Бедняками руководит невежество и нищета, такими, как ты — зависть, нами… не знаю. Но одно я знаю точно — и ты, и твои кровавые козни, из-за которых все это началось — это надо прекратить. Твоя армия уничтожена; и ты погубила мой полк. Если бы я мог, я заставил бы тебя пойти посмотреть на то, что от него осталось…
— Перестань! Перестань!
— И это еще не самое худшее. Люди — и белые, и черные — превратились в диких зверей. Серебряный гуру это предвидел. Индия никогда не оправится от ненависти, и чем дальше, тем будет хуже. Может, возникнет и что-то новое и лучшее — Бог знает. Но тебе надо сдаться. Мы с Кэролайн можем подтвердить, что ты не виновата в резне в крепости. Ты больше никогда не будешь править Кишанпуром, но твой сын еще сможет — если ты поможешь нам, пока мы нуждаемся в помощи. Долго это не продлится.[142]
Подчиняясь натиску его слов, она затихла, и он увидел, что она не изменилась. По-прежнему свет и тень, буря и покой, любовь и ненависть мгновенно сменяли друг друга, и все отличались беспредельной силой, и выражались в каждом ее движении и слове. Она сказала:
— Ты позаботишься о моем сыне?
Он не поверил своим ушам.
— Да, о моем сыне, о радже, который стоит и ест чапати из рук лишенного касты туга! О радже Кишанпура, влыдыке Гондвары, наместнике Нербудды, князе гор Синдхия, повелителе вод Кишана, и Кена, и Бетвы!
Ее била крупная дрожь. Родни медленно ответил:
— Я позабочусь о нем, если ты этого хочешь. Я воспитаю его вместе с собственным сыном. Мы с тобой никогда не понимали друг друга, но у них все может быть по-иному. Может, это и нужно.
— Обещай мне! Потому что другой надежды для него нет. Я знаю, все, что ты сказал о восстании — правда. Вы победите, нас уничтожат. Великое дело было проиграно вчера на закате — из-за тебя. И сегодня утром — из-за нескольких улан.
— Они были выше любого дела, — спокойно перебил он. — Они сделали только то, что должны были, чтобы жить в мире с самими собой.
Она взмахнула руками.
— Но восстание будет продолжаться до тех пор, пока я и те, кто последовал за мной, не будут стерты с лица земли. Для меня нет иной судьбы. Мой повелитель, я не могу отступить, чтобы выжить и превратиться в укутанную в шелка и обвешанную алмазами куклу. Все уже решено и мои дни сочтены. Я вижу свою дорогу и знаю, куда она ведет. И никто не возьмет меня в плен, чтобы привязать к пушке, и чтобы английские солдаты впивались в мое тело своими голубыми глазами — охх! — как будто небо глядит сквозь глазницы — как у тебя.
