Андрей Волос - Возвращение в Панджруд
— А уж место — и сравнить нельзя! — добавил помощник.
Место!.. Конечно, место Ханджар-бек выбрал хорошее, да ведь участок обошелся в двадцать пять тысяч динаров. И это на окраине! Мыслимое ли дело? Совсем люди с ума посходили. Ай-Тегину сказать, что его племянник участок под дом за двадцать пять тысяч взял, он рассудка лишится. С другой стороны, конечно, купил — не продал. Цены-то год от года поднимаются. Ну а как. Земли мало, народу много... никто в голой степи строить ничего не хочет, жмутся людишки к городским стенам. Но все-таки двадцать пять тысяч — это деньги большие. Не всякий заплатит. Люди-то по-всякому устраиваются. Вон, говорят, надим царевича Нуха... как его?..
— Как зовут этого, как его... — сказал Ханджар-бек, шевеля пальцами.
— Кого?
— Да этого, как его... с молодым эмиром дружит.
— Гурган?
— Да, да, Гурган.
— А что?
— Да ничего. Вспомнил, как он это... ты же мне и рассказывал. Помнишь?
— Что?
— Опять “что”! Землю-то себе добывал как — помнишь?
— Как не помнить, — обиделся помощник. — Конечно, помню. Я же и толковал...
— Ладно, ладно.
Да, вот так. Ловкий сучок. Если это правда, конечно. Людп-то разное говорят, всех не наслушаешься.
— А как думаешь, правда это?
-Что?
— Да про землю-то его.
— Вот тебе раз, — снова обиделся помощник. — Как же не правда, когда мне сам мулла говорил.
— Какой мулла?
— Который купчую заверял.
— Ах, купчую заверял!.. ну ладно, ладно.
Ханджар-бек покивал.
Ну да. Если мулла, тогда какие сомнения. Ловкач этот Гурган, ничего не скажешь. Хотел сад сторговать. Хозяин не уступал. Тогда он участок выше купил. И воду отвел... Вот жох так жох. Такие ушлые долго не живут...
— Что?
— Я говорю, ловкий больно. Может боком выйти.
— Ну да, — согласился помощник. Но затем пожал плечами и сказал: — А бывает, что и ничего.
Ханджар-бек тяжело на него посмотрел.
— Что? — удивился помощник.
— Умный больно... Иди-ка узнай что-нибудь. Где, вообще, Большой сипах-салар? Что мы тут толчемся, как на привязи?
Собравшиеся и впрямь толклись без дела. В пиршественные покои не приглашали, начало обещанного угощения отчего-то затягивалось. Вельможи прохаживались, сходились по трое, по четверо, толковали обо всякой всячине, похохатывали. Кое-кто уже вольно рассеялся по углам на кипах ковров и курпачей.
— Говорят, во дворец поехал, — сообщил помощник, вернувшись через пару минут.
— Во дворец? — удивился Ханджар-бек. — Он с ума сошел?!
Помощник не успел ответить.
Возле дверей возникла сдавленная суматоха. Однако по мере распространения она смеялась тишиной и даже оцепенением — как если бы круги, расходящиеся от булькнувшего камня, превращали воду в лед.
— Чтоб тебя! — беззвучно ахнул Ханджар-бек, так же остолбеневая.
Вошедших было четверо.
За правым плечом великого эмира Назра шагал его сын Нух, за левым — Абулфазл Балами. Замыкал группу сипах-салар кавалерии Шейзар. В левой руке у него была какая-то торба, в правой — обнаженный меч.
В совершенной тишине эмир поднялся на возвышение и сел в кресло, принадлежавшее Большому сипах-салару.
Взгляд его жег, будто раскаленное железо.
— Доброго вам здравия, друзья! — вкрадчиво сказал он. — Весело ли вам сегодня? Одарил ли вас хозяин дома чем-нибудь? Бросил новые одежды? Вывел коней? Рассыпал яхонты и лалы?
Никто не проронил ни слова.
Перебегая с одного потупленного лица на другое, горящий взгляд Назра совершил новый круг.
— Молчите? Ну что ж. Тогда послушайте, что скажу... Я знаю, что вы задумывали. Все знаю. Про всех. Признаюсь: лучше мне было бы не знать. Лучше было бы умереть в неведении, как вы и хотели. Сердце мое не сгорело бы от гнева. Мозг не пылал бы, как от змеиного яда...
Он развел руками и горестно вопросил:
— Что нам делать теперь, друзья мои?!
Воздух звенел от беззвучия.
Покачав головой, эмир продолжил, будто толкуя с самим собой:
— Мы проверяли дружбу в сражениях... испытывали ее остриями вражеских мечей... Я верил вам как себе. И что же теперь?..
Усмехнулся и снова развел руками.
— Прошлого не поправишь. Что случилось — случилось. Время ушло. Конечно, это большое несчастье. Но ничего не поделаешь. Придется смириться. Знайте же: теперь я вам не верю. А вы не верите мне. Поэтому вы не можете быть моими подданными. Я отказываюсь от вас!
Из чьей-то груди вырвался протестующий хрип.
Назр властно поднял руку, снова погасив звуки.
— В том, что случилось, повинен я сам. Я сбился с пути, взял худую веру, от меня произошло зло, по причине которого ваши сердца ожесточились... я верно говорю?
Внятного ответа не последовало, но слабый ропот доказал, что слова эмира нашли отклик в сердцах.
— Вижу, вы согласны. Тогда скажите: а царевич Нух виноват ли в чем-нибудь перед вами?
Ропот стал громче.
— Пусть каждый, кто так не считает, поднимет правую руку!.. Да, царевич Нух ни в чем не виноват. Это правда. Поэтому вашим государем отныне будет он — мой сын Нух! Я назначаю его своим преемником.
Балами легонько подтолкнул царевича. Нух сделал шаг вперед, остановился, озираясь.
— Что касается меня самого... — сказал Назр. — Правильно я поступал или неправильно, верно действовал или ошибочно, мы об этом рассуждать не будем. Скажу одно: я удаляюсь. Отныне мои дела — молитвы и покаяние. Буду радеть перед Богом, Великим и Преславным. Стану вымаливать прощение. И больше нет между нами счетов: я ухожу, а кто подстрекнул вас к нечестию, наказан.
Он сделал знак.
Шейзар встряхнул торбу — и голова Большого сипах-салара, тараща мертвые глаза и крутя бородой, беззвучно прокатилась к колонне.
Замерла, уперевшись мертвым взглядом в смеющиеся очи женщины-птицы.
Понурившись, Назр сошел с возвышения и опустился на молитвенный коврик.
Балами прошептал что-то Нуху.
Встрепенувшись, Нух нерешительно подошел. Зачем-то потрогал сиденье ладонью.
Осторожно сел на место отца.
Поерзал, как будто проверяя пухлым задом надежность трона.
И вдруг расплылся в счастливой улыбке.
* * *Джафар недоверчиво сощурился.
— Эмир Назр позволил наложить на себя оковы?
Шейзар пожал плечами.
— Говорю же: они при мне об этом договаривались. Назр сам настаивал. Дескать, для полной верности. Пусть, мол, когда военачальники принесут свои клятвы, молодой эмир прикажет заковать его. Отца своего провинившегося. И отправить в Кухандиз... как бы в наказание за проступки.
— Ну?
— Ну так и вышло... Поклялись. Как побитые собаки... Все грехи на Большого сипах-салара повесили. Чем плохо? Про него что ни скажи, уже не возразит. Он один виноват. Бунтовщик этакий. А мы все верные... Фарид хотел нас с пути истинного сбить, да не получилось. Фарид был плохой, а мы твои верные рабы, беспрекословно повинуемся твоему приказу. На том и поладили... Балами Нуху все что-то нашептывал. А тот говорил. Мол, недоразумения разрешились. Что произошло — то произошло, забудем дурное. Вы, конечно, оступились... но вы преследовали хорошую цель. Так получилось, что в итоге я осуществил ваше желание. Это воля Аллаха, поэтому живите в свое удовольствие, но повинуйтесь моим приказам. И все будет хорошо... А чтобы доказать вам чистоту намерений, провинившегося отца я посажу под замок. На время. Пусть подумает о своих черных делах. А потом, дескать, в хадж его отправлю — грехи замаливать... Увели его.
