Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский
Волков, конечно, не стал ему говорить сейчас о процентах и расходах, а остудил фантазии купца иным:
— Но все это станет возможным только после того, как герцог меня простит. Сами понимаете, начать строительство на земле, которую сеньор может вдруг отнять, неразумно.
— Да-да-да, — купец кивал, — сие всякому ясно. Я займусь этим делом, соберу достойных людей и отправлю их к курфюрсту.
— Я буду вам очень признателен, и коли дело выгорит, то вы о том не пожалеете, — пообещал ему кавалер. С этими словами Волков сел за стол.
Выпивая вино в ожидании уже поспевающего ужина, он размышлял о своем — хотя и кивал головой, соглашаясь то с Кёршнером, то с Рене, то с дамами. Генерал думал об успехе дела, последнего дела, которое ему предстояло разрешить, прежде чем он начнет спокойную жизнь мирного помещика. Он понимал, что, посылая делегации и подкупая окружение курфюрста, он не гарантировал себе успеха. Конечно, герцог — человек в интригах и политике искушенный, это не мальчишка-граф, которого и запугать, и уговорить можно. Но Волков не был бы самим собой, если бы не приготовил еще один весьма веский довод. Как говорили трактирные шулеры, у него имелся в рукаве туз. А может, и парочка.
⠀⠀
⠀⠀
Глава 40
⠀⠀
Хоть и выехали из города рано, хоть и старались двигаться быстро, но дорога к Эшбахту была так разъезжена, так плоха и столько по ней двигалось возов и телег, что прибыли они уже совсем после обеда, даже ближе уже к ужину. Госпожа Ланге, серая лицом от усталости, сразу ушла к себе в покои. А Волкову выпало говорить с женой. Вернее, слушать упреки ее и смотреть на слезы. А рыдать она начала сразу, как он сапоги снял. И причина рыданий была одна: отчего он, муж ее, вероломную женщину с собой на пиры берет, а ею, женою законною, брезгует. И что бы он ей ни отвечал, как бы ни говорил ей, что ее плод для него весьма важен и что дорога для женщины на сносях место не лучшее, Элеонора Августа, выслушав мужа, тут же начинала все по новой: беспутная была с вами на балу, подарки привезла — аж в карету не влезают, а Богом данная жена в обносках ходит, рубахи лишней не имеет, и все это потому, что мужу она не любезна. И снова потоки слез и сетования на тяжелую долю.
Волков выслушивать это долго просто не мог, встал и ушел на двор под крики госпожи Эшбахт:
— Вот, и посидеть с женой не желаете! Только приехали, а уже уходите, лишь бы со мной не быть, словно я прокаженная или в коросте.
А на дворе кавалера ждали просители. Мильке, оказывается, привел от рыбачьей деревни всех лошадей, сдал под подпись управляющим, кроме тех двадцати, что генерал велел оставить для себя, также помог майору Рохе притащить в Эшбахт все подводы и уже переговорил с архитектором, чтобы тот сделал навес для подвод, а для лошадей хорошую конюшню. Мало того, Мильке развеял уныние генерала, которое нагнала на того глупая жена, тем, что попросил у Волкова дозволения жить в его пределах и взять у него в пользование землю.
— У меня жить думаете? — спросил Волков, еле сдерживая радость и желание немедленно согласиться.
— Да, — отвечал молодой капитан. — Характер у вас, господин генерал, тяжкий, но ежели стараться, не трусить и быть честным, то при вас вполне можно состоять, да еще вы и удачливы невероятно, не зря солдаты зовут вас Дланью Господней. В общем, если дадите мне столько же земли, сколько давали другим своим офицерам, хотя бы две тысячи десятин, то дом я поставлю и пару мужиков прикуплю, деньги у меня сейчас есть. Доля моя за две прошедшие кампании была хороша, несмотря на то что пограбить Милликон мне не довелось.
— Будет вам пара тысяч десятин, — обещал кавалер: такой офицер штаба, такой квартирмейстер в любом войске был необходим. — А где думаете дом ставить?
— Приглянулась мне рыбачья деревня, — отвечал медленно Мильке, как бы размышляя.
— Рыбачья деревня? — удивился Волков. Место было самое далекое и от Эшбахта, и от амбаров. Впрочем, это кавалера устраивало, у него у самого имелись виды на рыбачью деревню.
А капитан пояснил:
— Место там тихое, спокойное, мне по душе.
— Хорошо, впрочем, если вы передумаете, так скажите мне о том. Кстати, а ваш товарищ, капитан Дорфус, не думает у меня поселиться? — Волков оказался бы не против, чтобы и этот офицер жил тут же. Всякое может случиться, он не хотел бы снова воевать, но кто может заречься от войны, не сам начнешь, так за тебя начнут, вдруг придется сесть в седло, и тогда такой человек, как капитан Дорфус, очень пригодился бы.
— Я его уговаривал, — отвечал Мильке, качая головой, — предлагал строить дома рядом, но у Дорфуса в Геберсвилле невеста с домом, а у тестя выгодное дело, так что он отказался.
— Жаль, — сказал кавалер (впрочем, что уж Бога гневить, он и Мильке был рад).
Кавалер после поговорил еще с одним человеком, то был приезжий пивовар, который просил у хозяина разрешения поставить пивоварню у западного ручья, у того, что за солдатским полем, так как вода там хорошая. Волков подумал и согласился, тем более с учетом планов построить еще два постоялых двора. Но нужно было поговорить о цене и процентах, надо было подумать. Поэтому решил он с пивоваром встретиться на следующий день.
А тут как раз и Еж по двору проходил, в одной руке крынка молока, в другой полкруга хлеба. Не был похож этот мошенник на того, кто ужинает молоком.
— Это ты кому понес? — спросил кавалер.
— Так этому… разбойнику, сегодня еще не кормили его. Вот взял…
Тут генерал и вспомнил про наемника. Совсем дела его закружили, совсем забыл про пленника, и эти два болвана, Сыч да Еж, не напоминали.
— На старой конюшне он?
— Ага, там все сидит, — кивнул Еж.
Волков подумал, что это недалеко, но идти туда пешком, хромать через всю деревню, ему не хотелось, и он сказал:
— Господин Фейлинг, прошу вас, оседлайте коней, хочу еще раз поговорить с бригантом.
Еж поспел на место вперед них, уже раздобыл лампу, разжег ее, и в старой конюшне, с ее маленькими окнами, в сгущающихся сумерках был хоть
