Последний рейс «Фултона» (повести) - Борис Михайлович Сударушкин
И Тихон не ошибся в своих подозрениях — если бы не нужда, Венька тут же бы сбежал с «Фултона»....
Семья Терентьевых жила в одноэтажном флигеле во дворе банка, а за стеной прачечная, потому в комнате, где они ютились, всегда пахло сыростью и мылом.
Отец ночным сторожем работал, а днем и за дворника выходил. Рядом с рослым отцом Венькина мать девчонкой-подростком выглядела: маленькая, худенькая, с утра до позднего вечера над корытом гнулась.
До семнадцатого года управляющим банком был барон Мегден. Сухой, как вобла, на всех русских свысока смотрел. Когда война с Германией началась, банковские служащие даже обрадовались — наконец-то проклятого Мегдена из управляющих вытурят. Да не тут-то было, видать, у барона в Питере защитники нашлись. И неудивительно, если сама российская императрица — немка, ворон ворону глаз не выклюет.
На заднем дворе банка у барона псарня была, почти три десятка охотничьих собак держал. Выйдет на крыльцо да как затрубит в рог, а слуга дверь псарни откроет, и собаки через весь двор, будто бешеные, несутся. Сколько раз Веньку и других ребятишек с ног сбивали, а барону весело.
Перед семнадцатым годом, на Рождество, вдруг вздумалось барону устроить для детей банковских служащих елку. Даже Веньку — сына сторожа — и то пригласили. Отец вырядил его в новые смазные сапоги, для старшего брата Андрея купленные. Но уловил барон запах березового дегтя и приказал слуге вывести Веньку из зала у всех детей на виду.
Обида душила мальчишку, от стыда хоть сквозь землю провались. Неделю после этого случая дома отсиживался.
Был у барона сынок — Венькин одногодок. Тоже над детьми бедняков куражился, во дворе себя полным хозяином чувствовал. Чуть что не по нему — сразу с кулаками набрасывался.
Однажды Игнашка в него ненароком мячиком угодил, так барчук мальчишку в кровь избил. Не выдержал Венька — так ему за Игнашку всыпал, что тот с криком и слезами побежал отцу жаловаться.
Венька сразу понял — быть беде.
И точно. Вызвал барон Венькиного отца и приказал вместе со всем семейством с казенной квартиры съехать. Упал отец в ноги Мегдену, упрашивал не гнать, а сына, поднявшего руку на барчука, обещал наказать примерно.
Видать, понравилось Мегдену, как унижался перед ним Венькин отец, смилостивился, но тут же условие поставил — при всех во дворе банка выпороть сына.
Согласился отец, а куда денешься? Бил Веньку и зубами скрипел от унижения, а барон Мегден на крыльце в плетеном кресле сидел и внимательно следил, в полную ли силу отец сына бьет. Вот и приходилось отцу стараться, чтобы барону угодить. А младший Мегден вслух удары считал и от удовольствия ногой притопывал.
Хоть и больно, и стыдно, Венька на отца не в обиде был — понимал, что другого выхода нет. Останется отец без работы и квартиры — всей семье худо будет. Терпел да еще мать успокаивал, которая рядом стояла и от каждого удара вздрагивала, словно по ней самой били.
Вроде и незаслуженно наказали Веньку, а на пользу — будто сразу повзрослел он, не только барона Мегдена, но всех хозяев возненавидел, которые бедных за людей не считают.
После революции хоть и голодно было по-прежнему, но многое изменилось. А главное — почувствовал Венька свое человеческое достоинство. Теперь, если дрались с мальчишками, не брали в учет, кто отец — простой сторож или управляющий.
Не раз вспоминал Венька хозяйского сынка — сейчас бы он с ним за все расквитался: и за Игнашку, и за отцовское унижение, и за порку посреди банковского двора.
Но барон Мегден исчез из города со всем своим семейством сразу после Февральской революции. Вместо него управляющим стал поляк Цехонский, приехавший к ним из Варшавы, когда ее немцы взяли. Тоже барин, но с Мегденом не сравнить — подчиненным грубого слова не скажет и даже к мальчишкам, будто к барчукам, на «вы» обращался.
Большевики, как пришли к власти, Цехонского на прежнем месте оставили. Этого Венька никак не мог понять, на нового управляющего с подозрением смотрел — пусть и не дерется, как Мегден, но все равно от старого режима остался, и его бы в шею.
А потом был мятеж.
Сначала в центре города будто гром ударил — это перхуровцы, для поднятия духа и без всякой другой надобности, по гостинице Кокуева из пушки саданули.
Потом сухие винтовочные выстрелы по всему городу рассыпались, возле железнодорожного моста через Волгу зачастил пулемет, но вскоре замолчал, будто подавился.
Прибежал из банка отец, торопливо сообщил, что власть в городе взял «главноначальствующий» полковник Перхуров. Наказал матери не выпускать детей из дома и опять ушел.
Венька изнывал от любопытства, что происходит на улице.
К полудню винтовочные выстрелы смолкли, в Казанском соборе забили в колокола. Венька подумал, что все, с мятежом покончено и «главноначальствующего» Перхурова красные в Коровники отвели.
Но вернулся растерянный отец и рассказал последние новости: по городу разъезжают на грузовиках офицеры и гимназисты, ловят большевиков и хвастаются, будто из Архангельска вот-вот начнут прибывать войска союзников, а в Москве советская власть тоже свергнута и Ленин убит.
Банковские служащие встретили мятеж осторожно, с опаской, только старовер-конюх вдруг заявил себя монархистом и ушел в гимназию Корсунской в добровольцы записываться.
Управляющий банком Цехонский вел себя так, словно и вовсе ничего не случилось, и непонятно было, что у него на уме.
Но на другой день по квартирам начали ходить перхуровские офицеры-вербовщики и силой забирать в добровольцы тех, кто им на глаза попадался и мог держать винтовку в руках.
Дошла очередь и до банковских служащих. Тогда Цехонский нацепил ордена, которые ему за долгую и безупречную службу еще при царе выдали, и отправился к Перхурову. После этого служащих банка, в том числе и Венькиного отца, вербовщики больше не трогали, видимо, подействовал на Перхурова сановитый, важный вид управляющего.
Но мобилизация грозила Андрею — старшему брату Веньки.
Решили спрятать Андрея в подвале банка, на зиму забитом дровами, — место надежное, летом туда без крайней нужды никто не спускался.
Но тут случилось непредвиденное — из гимназии Корсунской, по которой красные артиллеристы начали бить прямой наводкой, выкатывая пушки на Московскую улицу, Перхуров перевел штаб в здание Государственного банка. И к деньгам поближе, и от красной артиллерии подальше.
Теперь во дворе банка постоянно толпились белогвардейские офицеры, пытающиеся изобразить из себя опытных вояк чиновники и гимназисты.
Проверять сырой подвал с дровами перхуровцы не стали, зато в другой половине, отгороженной от дровяного склада стеной, контрразведка устроила камеру для заключенных.
Офицерам-вербовщикам отец объяснил, что перед самым мятежом старший сын уехал к тетке в соседний город, там и задержался. Цехонский и другие служащие банка знали, что это не так, но помалкивали. Если бы перхуровцы нашли Андрея, всей семье не поздоровилось бы.
Корзину с едой носил в подвал Венька — на него офицеры меньше внимания обращали. Но если бы кто-нибудь догадался заглянуть в корзину, с которой он спускался в подвал будто бы за щепками для плиты, тогда беды не миновать — сразу бы догадались, что в подвале кто-то прячется.
Со страхом в глазах рассказывал Андрей Веньке, что по ночам слышит за стеной крики и стоны арестованных, там же их и расстреливали, а трупы увозили куда-то. Может, скидывали в Волгу — многие жители видели, как раздувшиеся трупы плыли по течению в сторону Коровников.
И так было каждую ночь, почти две недели.
Когда Венька
