Рафаэль Сабатини - Маркиз де Карабас
— Боже мой! — в глазах Кантэна застыл ужас. — Именно поэтому вы и приказали его расстрелять? Да или нет?
— Поверьте, я бы не остановился перед этим, — в голосе графа звучало презрение, — но в том не было необходимости. Я исполнил приговор, вынесенный Тэнтеньяком. Запомните это. Глупец заплатил жизнью за проступок, в результате которого погибли тысячи людей и загублено великое дело.
— Если бы я мог вам верить! — голос Кантэна срывался от горя и возмущения. — Если бы я мог вам верить! Но теперь уже ничего не изменишь.
— Что вас так беспокоит, черт возьми? Вы здесь ни при чем. Можете спать со спокойной совестью. У меня достаточно широкие плечи, чтобы снести и такую ношу. Будьте довольны, что теперь никто не станет оспаривать у вас титул, господин маркиз.
— И вы смеете так говорить? Смеете шутить надо мной, зная, что я не имею на него никаких прав?
— Вы ошибаетесь. Вы имеете все права. Законное право, которое никто не может оспорить, моральное право, заслуженное страданиями вашей матушки.
Кантэн усмехнулся и махнул рукой, словно желая что-то отбросить от себя.
— Я сын человека, который устранил последнего законного Шеньера, чтобы освободить место для самозванца. Разве я когда-нибудь об этом забуду? — и он со страстью продолжал: — Сударь, вы проявили бы ко мне большую справедливость, рассказав обо всем, когда впервые посетили меня в Лондоне. Вам не следовало полагать, что я пошел в своих родителей. Вам следовало бы помнить, что я, возможно, не лишен такого качества, как честность.
Пюизе вздрогнул от насмешки Кантэна, но на его плотно сжатых губах почти сразу заиграла ироничная улыбка.
— Пожалуй, мне следует вами гордиться. И не столько за честность, которой вы похваляетесь, сколько за проявленную вами суровость. И то и другое прекрасные, достойные мужчины качества. Но неужели все сделанное ради того, чтобы вы стали маркизом де Шавере, необходимо отбросить? В конце концов, разве вы не хозяин Шавере по праву приобретения? Вы забыли? Или этого недостаточно для вашей неподкупной честности?
— До тех пор, пока жив хоть один Шеньер, недостаточно, — тон Кантэна не допускал возражений.
Брови Пюизе нахмурились, в глазах отразилась боль. Его взгляд огненной стрелой проникал в душу Кантэна.
— Ай, ай! С вами не сладишь, — он рассмеялся на сей раз без горечи. — Наверное, я был рожден для разочарований, — пожаловался он, — все, к чему я ни прикоснусь, гибнет. Ни один человек не трудился более упорно, не строил планов более продуманно, не сражался более бесстрашно.
Однако каждому моему начинанию препятствовала случайность, и она приводила меня к краху, — Пюизе снова зашагал по комнате. — Разочарование было моим уделом с того самого дня, когда я стал свидетелем того, как вашу мать, которую я обожал, принудили к отвратительному браку с дряхлым Шавере. Через вас я хотел отомстить за нее, мне казалось прекрасной местью — вернуть вам положение, для которого вы были рождены и которого она лишила вас из страха за вашу жизнь. Я лелеял надежду, что она смотрит на нас с небес, чувствует, что обидчикам воздано по заслугам за ее страдания, и благословляет меня за то, что я был вам настоящим отцом, за то, что я берег и направлял вас на пути к получению наследства, купленного ею такой дорогой ценой. С тех пор как я случайно нашел вас, вы были моей путеводной звездой. Даже сегодня, Кантэн, мой долг по отношению к вам — главная причина того, что я нахожусь здесь. Наказание Констана де Шеньера не более чем совпадение. Меня привело сюда известие о том, что вы здесь, и надежда быть вам полезным, пока я еще обладаю властью. Мой своевременный приезд говорит о моих благих помыслах.
Кантэн опустил голову.
— Да, да… Если бы не вы… мишенью для этого залпа послужил бы я.
— Я утешаюсь этим и виню себя за неудачи во всем остальном. Я слишком много говорил, слишком многое принимал на веру. Мой рассудок застал меня врасплох, мои чувства ослабили мою волю, искушение погубило меня. Противостоять искушению и не признать себя вашим отцом, когда вы потребовали от меня ответа, было выше моих сил. А что сделали бы вы на моем месте, Кантэн? С меня строго спрошено. Я сам с себя строго спрашиваю. Но преподать мне урок твердости выпало на долю моему сыну.
— Видит Бог, вы несправедливы ко мне, сударь, — у Кантэна срывался голос, и то, что он мог сказать, так и не было сказано. Он подошел к Пюизе, протянул ему руку и в следующий миг граф сжимал его в мощных объятиях.
— Сын! Сын! — рыдал глубокий, звучный голос. — Сын Марго!
Глава XII
МАРКИЗА ДЕ КАРАБАС
В теплый, пасмурный день на исходе сентября вниз по Брутон-стрит прогромыхала почтовая карета, в которой господин Кантэн де Морле возвращался домой из своих странствий.
После своеобразной кульминации, которой его рискованное предприятие достигло тем вечером в Кэтлегоне, оно быстро и без особых событий стало близиться к завершению. Благодарить за это следовало опять-таки графа де Пюизе. Путники снова воспользовались прежними каналами связи, необходимость в которых еще более возросла, поскольку после Киброна республиканцы возобновили свою деятельность на Западе. Через несколько суток пути, — передвигались они ночью, а на день останавливались у надежных людей, — Пюизе привел Кантэна в Сен-Брие, откуда тот благополучно перебрался на борт судна контрабандистов, отплывавшего на остров Джерси.
Сам Пюизе остался во Франции.
— Я теперь не в настроении терпеливо выслушивать упреки, — сказал он, — а ничто другое в Англии меня пока не ожидает.
Его догадка была более чем справедливой, хотя раздавались эти упреки отнюдь не из уст англичан. Над очернением репутации Пюизе усердно работали его завистливые соотечественники, те самые люди, которые не могли бы сильнее подвести его даже в том случае, если бы они специально вознамерились изменить делу монархии.
В своем сообщении о кибронской катастрофе в Палате общин[108] мистер Питт сумел уверить аудиторию, по крайней мере в том, что за время кампании не было пролито ни капли английской крови, на что мистер Шеридан[109], выступавший от оппозиции, резко возразил: «Да. Но честь вытекает изо всех пор». Оскорбительная ложь, высказанная недальновидным политиком, вложила оружие в руки тех французских господ, которые шумели о том, будто Англия предала их, и Пюизе был орудием предательства.
Если бы Пюизе мог это предвидеть, возможно, он и отправился бы в Англию вместе с Кантэном, чтобы ответить на гнусную клевету. Но, не ведая о том, он счел своим долгом остаться во Франции.