Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
– Бога побойтесь, Александр Романович! – перекрестился Судейкин. – Да и кто мне поверит, ежели я с умишка сдвинусь и начну родное начальство топить?!
– Ты Богом не прикрывайся. И не крестись при мне – я-то знаю, что тебе, Георгий Порфирьевич, что крест святой положить, что высморкаться. Ты мне лучше ответь: куда приказание, подтверждающее твои полномочия в Литовском замке, подписанное мною, делось? Уничтожил? Затерялось где-то в бумагах? Врешь, Георгий Порфирьевич! Лежит сия бумага где-то, ждет своего недоброго часа… А Моисейка, специалист по подделке чужих почерков? Куда он вдруг исчез вместе со своим жидовским семейством? Знаю я все! Знаю – и как тебе не покажется странным, не осуждаю. Сам бы, будучи на твоем месте, подстраховался бы насколько возможно.
Судейкин только развел руками: как, дескать, можно?
Собеседники замолчали, изредка взблескивая друг на друга пытливыми быстрыми взорами. Дрентельн тяжело, со свистом дышал, массируя рукой свекольного цвета шею. Судейкин, зажав коленями ладони, мелко вздыхал и еле слышно покашливал.
– Ладно, Георгий Порфирьевич! Хватит о плохом болтать да о плохом думать, – нарушил молчание Дрентельн. – Одно великое дело задумали, одной веревочкой нынче повязаны. Кончать нам это дело надо тоже вместе, а не порознь. Со Сперанским игру надо сыграть так, чтобы комар носа не подточил. Ландсбергу он должен устроить истерику – но только ему! Чтобы дело дальше не засветилось – это твоя первая забота.
– Понял, Александр Романович. Постараюсь.
– Постарайся уж… Кхм… С каторжниками, «иванами» этими, ты хорошо придумал. Они Ландсберга обозлили, еще больше его любимую высшую справедливость попрали. Тут ты точно сыграл, офицер сам полез эту самую справедливость восстанавливать. Но не слишком ли рискованно было стравливать Ландсберга с натуральными убийцами? Могли ведь и его убить в драке – и вся игра наша посыпалась бы как карточный домик…
– Не извольте беспокоиться, Александр Романович, риску тут, считайте, и не было. Когда Ландсберг начал сражаться с «иванами», не все остальные каторжники им на помощь кинулись. А мои людишки, считайте, больше Ландсберга от ударов прикрывали. Хотя он, не зная этого, и защитнику одному своему тайному головенку проломил сгоряча, – Судейкин хихикнул. – А еще один мой человечек во время драки всю честную компанию на мушке держал, прямо из окна канцелярии. Дрянь человечишко, но вот стрелок изумительной редкости! Пятиалтынный за пятьдесят шагов пробивает, сам видал не раз. Но – слава Богу, его искусство не понадобилось, Ландсберг сам справился.
– Где ж он так палкой махать ловко выучился? И как ты про это прознал?
– Служба у нас такая – знать все! – расплылся в довольной улыбке Судейкин. И тут же признался. – Случайно узнал, ваше высокопревосходительство! К полку, с которым Ландсберг под Плевной стоял в Турецкой кампании, пленный испанец прибился. Как он в туретчину попал – не знаю, врать не буду. Но что знаю – владел тот испанец старинным редкостным умением фехтования на пастушьих посохах. Я потом у знающих людей интересовался, мне рассказали. Испанские дворянчики в древние еще времена обожали игрища на полях устраивать. А страдали от этих игрищ крестьяне-пастухи. Кому забава – овцам на скаку головы сносить, а кому убыток. Оружия же испанским простолюдинам, как и по всему миру, иметь не разрешалось. За один меч могли всю деревню перевешать. Вот пастухи и изобрели способ сопротивления – без оружия. Посох-то у каждого был, их не запретишь. Меж собой поединки устраивали, от разбойников оборонялись вооруженных. Тот пленный рассказывал, что школы фехтования на посохах у них были. И не только рассказывал – наглядно показывал, как с одним посохом, если умеючи, можно от двух-трех вооруженных саблями или шпагами противников отбиться.
– Да, под Плевной армия наша долго стояла, времени свободного у офицеров много было – развлекались от скуки, кто как мог, – кивнул Дрентельн, думая в тот момент совсем не об испанских пастухах.
– А Ландсберг, говорили, всерьез этим фехтованием на деревяшках увлекся, с испанцем тем подружился. Ну тот его и научил всем хитростям. Потом, уже после войны, в Петербурге, Ландсберг про забаву испанскую не забыл. Наоборот – всерьез заинтересовался. Тем более что до войны был Ландсберг знаком с японским посланником, тот несколько лет в Петербурге жил. И якобы у них, у японцев, тоже что-то подобное в истории было, хоть с испанцами они и не знались никогда. Тогда занялся Ландсберг русской историей, стал искать – не было бы чего похожего у наших предков? И, представьте, нашел какую-то древнюю книгу с описанием русской школы сражения без оружия. Это он все Калиостро рассказывал, когда собирался «иванов» проучить…
– Ты мне прямо целую лекцию про драки с дрекольем прочел, – ворчливо перебил Дрентельн. – Узнал – молодец. Что воспользовался тем, что знаешь – вдвойне хвалю. Получилось все по-твоему – честь тебе и хвала. Но ступай-ка ты в Литовский замок! Пора уже ко второму этапу нашей операции приступать. А мне, брат, с Путилиным перетолковать надобно: прознал откуда-то, пострел старый, про вызванного мной из Одессу Войду. Прознал, выследил со своими сыскарями и арестовал.
– Про Войду? – насторожился Судейкин. – Опасно, Александр Романович! Этот негодяй в нашей кухне долго варился, много рассказать может. Что ж теперь с Путилиным делать?
– Договариваться! – хлопнул ладонями по столу Дрентельн. – Есть мыслишка одна. А ты ступай, не теряй времени! С начальником столичного сыска сам разберусь! Не твоего полета птица сия!
* * *
– Ну-с, господин смотритель, – Судейкин сделал угрожающее лицо и подался вперед. – Ну-с, не угодно ли будет вам ознакомиться с письмом, написанным прямо под вашим носом? Вопреки тюремному уставу, запрещающему арестантам иметь письменные принадлежности? – Он достал из принесенной с собой папки длинный голубоватый конверт и подтолкнул его Сперанскому. – Извольте полюбопытствовать.
Сперанский, помедлив, взял письмо и отошел к окну.
– В камерах проводятся регулярные обыски, – вяло возразил он. – Не удивлюсь, если письменные принадлежности попали к Ландсбергу от вашего же лицедея, от Захаренко. Он принес с собой в тюрьму массу запрещенных здесь предметов. Как он говорил – реквизита. Одна его белая мерзкая крыса чего стоит! – смотритель передернул плечами и продолжил уже увереннее. – А вы, именно вы, господин Судейкин, запретили мне отбирать у Захаренко весь этот р-реквизит, черт побери!
– Меня хотите виноватым оставить? – рассмеялся Судейкин. – Полно вам, господин смотритель! Я же не имею никакого отношения к вашему начальству! Ну а если и заступился за комедианта – так что с того? Он вполне безобиден, посажен по пустяковому делу. Чем не юродивый, наконец? Да и откуда у Захаренко гербовая бумага, особый конверт? Да и
