Дина Лампитт - Солдат удачи
Без всяких вступлений, даже не поздоровавшись толком с Кэролайн, она спросила:
— Джекдо? Его убили?
— Да, — ответила Кэролайн. — Боюсь, что так. Хелен говорит, они уже оставили всякую надежду разыскать его. На этой неделе в Гастингсе состоится поминальная служба. Она тебе тоже написала?
— Нет, — ответила Горация. — Но я знаю. Понимаешь, я видела его гроб.
Дальше говорить она уже не могла, потому что из груди ее вырвалось отчаянное рыдание, и Кэролайн так и не спросила, что значили эти странные слова, но она не забыла передать эту фразу Фрэнсису, когда он вечером вернулся домой.
— У нее кошмарные фантазии, Кэролайн. Я решительно против того, чтобы она ехала на эту службу.
— Но она настаивает, Фрэнсис. Я думаю, может быть, ты дашь ей какое-нибудь успокоительное? В конце концов, ты ведь тоже там будешь.
— Если у нее начнется истерика, я не смогу ничего сделать.
— О нет, никакой истерики не будет, — возразила Кэролайн. — Она слишком горда. Ей, должно быть, кажется, что она виновата в смерти обоих — и Джона Джозефа, и Джекдо.
Но несмотря на успокоительное и на то, что Кэролайн и Фрэнсис сидели рядом с ней в карсте, держа ее за руки, Горация страшно побледнела, когда экипаж въехал на Пелхам Крескент.
— Тебе плохо? — спросил Фрэнсис профессиональным тоном, не решаясь проявлять излишнюю чувствительность.
— Нет, нет, — пробормотала она, кусая платок. — Ничего страшного, просто голова закружилась.
Но в действительности ей было очень плохо. Она с первого взгляда узнала эту церковь. Она вспомнила все свои странные сны, где она бродила по песчаному пляжу с двумя призрачными спутниками, глядя на церковь, приютившуюся под скалой. Несомненно, эти сны были пророческими: ведь сегодня должна была состояться поминальная служба по Джекдо, и на его месте мог бы оказаться и Джон Джозеф. Круг замкнулся, и теперь Горация отчетливо понимала свою судьбу.
И все же, так ли это было? Ведь как только Горация переступила порог церкви, сердце ее внезапно возликовало. Она не могла найти этому никакого объяснения. Красота окрестностей — огромный полукруг в сердце отвесных скал — была ничто по сравнению с той свинцовой тяжестью в душе, с какой Горация совершала свое путешествие в Гастингс. Дело было и не в лекарстве, которое дал ей Фрэнсис, — хотя он сказал, что оно поможет ей успокоиться.
Сидя на галерее, Горация чувствовала, как ее переполняет радость. Она смотрела на портрет Уильяма IV в парадном мундире, висевший над часами, и на большой мраморный фонтан, питавшийся из неиссякаемого источника, который бил прямо из скалы и ручейками стекал в маленький грот, увитый зеленью, — и глаза ее стали обретать прежний радостный блеск. А когда священник встал за кафедру, она подалась вперед в ожидании чего-то необычного.
— Возлюбленные мои! — раздался звучный голос. — Мы собрались здесь, чтобы почтить память одного из сыновей города Гастингса — майора Джона Уордлоу, погибшего в самом расцвете лет…
И тут Горация повернулась к Кэролайн и произнесла громко и отчетливо:
— О, нет, я так не думаю. Я уверена, что это неправда, — и с этими словами она упала без чувств к ногам своей золовки.
Но прежде чем потерять сознание, Горация улыбнулась. Она ясно услышала у себя над ухом шепот Джона Джозефа: «Верь, Горация! Джекдо жив, любовь моя. Клянусь тебе, он жив».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Нет, — сказал дядя Томас Монингтон. — Нет, леди Горация. Я на это никогда не соглашусь. Саттон должен остаться у нашей семьи, и я в этом совершенно убежден.
— Но, сэр…
— Прошу вас, никаких «но». Пункты завещания вашего покойного мужа не допускают двусмысленного толкования. Саттон принадлежит вам без права отчуждения до тех пор, пока вы не выйдете замуж или не умрете. В случае того или другого события дом и поместье переходят в мои руки. Но, как вы знаете, в случае вашего повторного замужества, ваш покойный муж назначил вам пожизненную пенсию в размере тысячи фунтов в год из доходов от поместья…
— Но, дядя Томас, неужели мы не сможем договориться? Ведь у вас есть Сарнсфилд Корт, а наследника нет. Что вы будете делать с замком Саттон? Почему я не могу продать его и разделить с вами деньги?
— Нет! — крикнул дядя Томас, смерив Горацию испепеляющим взглядом.
Это был неприятный старик, тощий и высокий, похожий на паука. В молодости у него были ярко-рыжие волосы, но теперь он поседел, а веснушки на его лице, казалось, слились в одно сплошное пятно. Из его удивительно подвижных ноздрей торчали длинные седые волоски, волосатые руки постоянно тряслись. Кроме того, он носил вставную челюсть. Горация его терпеть не могла.
Но отвращение у нее вызывала вовсе не только его отталкивающая внешность: он, вдобавок, был еще труслив и скрытен. Еще в детстве, узнав, что его старший брат — покойный отец Джона Джозефа, на которого Томас был совершенно не похож, — унаследует саттонское поместье, он принялся ухаживать за своей престарелой родственницей Анной Монингтон. Он стал для нее настоящим пажом-ангелочком: он носил за ней перчатки, выгуливал ее ужасных собак, строил ей глазки и умильно улыбался. И его труды не пропали даром: в ранней юности он унаследовал поместье Сарнсфилд Корт в Хирфордс — с условием, что он примет фамилию мисс Монингтон.
Горацию поразил тот странный факт, что и дедушка, и дядя Джона Джозефа получили в наследство огромные поместья от старых дев на условии смены фамилии. Джон Уэбб добавил к своей фамилии вторую — Уэстон — и в награду получил Саттон от сумасшедшей мисс Мэлиор Мэри; его сын Томас отказался от фамилии Уэбб Уэстон и стал Монингтоном, за что приобрел Сарнсфилд Корт, где он и жил как истинный джентльмен с двадцати одного года, а теперь с не меньшей решимостью собирался сохранить Саттон для семьи Уэбб Уэстонов, несмотря на то, что у него не было детей.
Горация сделала еще одну попытку:
— Но почему, сэр?
— Намерение вашего покойного мужа совершенно понятно, — он ни разу не назвал Джона Джозефа по имени. — Он хотел, чтобы в случае его смерти вы остались жить в замке Саттон и управляли бы им, как должно. Лично мне кажется, если говорить откровенно, что вы, леди Горация, постоянно пренебрегаете его последней волей. Но именно в этом отношении я, как законный наследник, имею больше прав, чем вы, и собираюсь настаивать на своих правах.
Он победоносно фыркнул, и Горации неудержимо захотелось дать ему пощечину. Она уже была готова пересказать ему последние слова Джона Джозефа (если, конечно, он действительно сказал их и это ей не приснилось), но вовремя прикусила язык. Зачем обсуждать с этим бездушным негодяем самые сокровенные тайны своего сердца? Она поднялась и сказала:
