Дина Лампитт - Изгнание

Дина Лампитт

Изгнание

БРОДИТЬ

Легкомысленно, и быть везде, только не дома.

Такая свобода становится изгнанием.

Легко покинув дом, отдать блужданьям дни, —

Такой удел изгнанию сродни.

Посвящается Аманде, Бретту и Салли-Анни Лампитт с любовью.

Писатель, который говорит о своих книгах,

Поступает почти так же плохо, как мать,

Говорящая о собственных детях!

ПРОЛОГ

Этой ночью, когда она отправилась в постель, к ней снова пришел СОН, на этот раз он был даже яснее и отчетливее, чем всегда. Хотя она знала, что никогда больше не должна увидеть эти странные и давно забытые образы, но все-таки из темноты забвения СОН вновь возник и заставил ее еще раз вспомнить… Он начался, как это часто бывало, с длинного больничного коридора, по которому ей необходимо было пройти. Она чувствовала себя упавшим листом, что несет быстрый ручей. Николь не в силах была задержаться и контролировать свои действия. И, как всегда, это движение закончилось само собой, остановив ее перед одной из больничных палат, дверь в которую тут же отворилась, как бы приглашая ее войти.

Тело по-прежнему лежало на кровати, ее тело, которое она так часто видела за последние несколько лет. И все же сейчас оно показалось ей другим, более живым и естественным, несмотря на все те же многочисленные провода и трубочки, которые были присоединены к нему, поддерживая жизнь. Будто Спящая Красавица лежит в ожидании поцелуя, но поцелуя этого она не дождется никогда. Теперь Николь это знала.

В комнате были люди – родители, друзья. Николь с удивлением увидела, что многие плачут. Еще там были два врача, один из которых нажал на кнопку, выключив вентилятор.

– Она умрет без мучений? – спросил с надрывом женский голос.

– Совершенно без мучений, – тихо ответил доктор, – она просто улетит и никогда больше не вернется сюда.

С этими словами он поднял руку и отключил аппарат, поддерживающий жизнь.

Видевшая все это во СНЕ, Николь вздрогнула, потому что на какое-то мгновение ей показалось, что она сбросила с себя оболочку, которая только что была человеческим телом. Потом она повернулась и побежала опять по этому бесконечному коридору, все дальше и дальше в темноту… Николь резко приподнялась и села на постели, тяжело дыша и пытаясь успокоиться, постепенно сознавая, что она, наконец, навсегда избавилась от СНА, и никто из этих людей больше не потревожит ее.

Николь показалось, что этой ночью ей был дан знак: она должна была в последний раз обдумать все, что с ней произошло, вспомнить каждую мелочь. Сделав это, она содрогнулась, поняв ужасное значение своего СНА. Она действительно хотела забыть прошлое, но память отказывалась подчиняться ей и снова и снова прокручивала каждый момент СНА, прежде чем позволить ей забыть о нем навсегда.

Поэтому она не спеша встала с кровати и спустилась вниз, в комнату, где за каминной решеткой все еще слабо горел огонь. И там, сидя в полумраке и глядя на огонь, она почувствовала себя совершенно одинокой. И тогда Николь Холл начала вспоминать все с самого начала…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все началось с конца, с заключительного театрального спектакля, который был дан в точно назначенное время. Когда зажженный в зале яркий электрический свет стер грани между зрителями и актерами, стало видно, что театр Вест Энд был полон в основном молодыми девушками, которые пришли сюда, горя желанием увидеть ведущего актера. Без сомнения, именно его – Луиса Дейвина – талантливого и красивого, любимца Национального театра, хорошо известного и уважаемого в Голливуде. И именно он провалил финальную сцену спектакля, сократив свой текст, ничего не сказав заранее партнерам. Это была пьеса, на которой держалась вся слава театра, а заключительная сцена в пьесе Артура Миллера «Испытание» была самой главной.

После того как последние слова были произнесены, на несколько секунд воцарилась тишина, и только потом послышались взволнованные аплодисменты. Николь Холл, так хорошо игравшая Абигайль Вильямс, что не раз доводила зрительниц первого ряда чуть ли не до обморока, тоже начала аплодировать, ей вторила Глинда Говард, игравшая Элизабет Проктор. Но сам Луис стоял в хорошо отработанной позе, раскинув руки в стороны и опустив голову так, что тень от волос скрывала его лицо, и принимал аплодисменты публики как должное. И даже когда он уже ушел со сцены, зрители продолжали хлопать так, будто он все еще был там. Его последний выход был таким же запоминающимся, как и все спектакли, в которых он играл.

Очутившись за кулисами, Николь окинула взглядом всю эту жужжащую от возбуждения толпу, заметив при этом, что те, кто больше всех ненавидел друг друга, обнимались с наибольшим энтузиазмом. Она еще раз убедилась в том, что знала уже давно: все ее подруги-актрисы так и вьются вокруг Луиса, ловя каждое его слово и заглядывая ему в глаза со слащавыми улыбками. Так как ему не нравилась ни одна из них, было приятно сознавать, что все их усилия напрасны. Ее согревала мысль о том, что она обладает секретом, о котором не знала ни одна из женщин, во всяком случае, из тех, с которыми она была знакома.

Секрет Николь был очень прост – дело в том, что между ней и блистательным актером был роман, который давно уже перерос в глубоко интимные, запретные отношения, скрывать которые приходилось по причине того, что Луис был уже давно женат. Подобно тому, как Ричард Бартон обзавелся своей Сибиллой и не изменял ей, пока не появилась Элизабет Тейлор, так же и Луис Дейвин встретил свою Марджори – верящую в него молодую девушку, и женился на ней, когда был еще не известным никому начинающим актером.

По поведению жены Луиса Николь никак не могла понять, демонстрирует ли та свою независимость, или же она настолько наивна, что совсем не понимает, что происходит у нее за спиной. Потому что по только ей одной известным причинам Марджори предпочитала воспитывать трех своих детей в Котсволде, подальше от лондонских скандалов, что сделало знаменитого актера беззащитным перед нападками уличных «похитителей мозгов», с которыми ему приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Был еще и третий вариант объяснения ее поведения: вполне могло быть так, что его жена давным-давно перестала интересоваться мужем, и ее совершенно не заботило, есть ли у Луиса любовница.

Казалось, это не беспокоит ее и сейчас, когда Марджори прошла на сцену через заднюю дверь, – она всегда приходила на все премьеры и заключительные спектакли мужа, – и мило улыбнулась Николь. Она была уверена, что все прекрасно знают, кто она такая, хотя и не подозревала, как по-разному к ней относятся. Почувствовав неуместное раздражение, Николь прошла в гримерную, которую делила еще с двумя ведущими актрисами, и начала не спеша снимать грим.