Поль Феваль - Карнавальная ночь
Теперь слушайте. Я лежала связанная, с кляпом во рту, на полу в моей гостиной. От меня выходил Ролан, мой возлюбленный. Да, я любила этого мальчика, гордого, как лев, и нежного, как женщина… Слушайте же, безумец, не пытайтесь ничего угадать, я рассказываю вам все как было, ничего не скрывая.
Он выходил от меня. Бог послал мне сей неповторимый час забвения, опьянения и всепрощения – первый и последний час, который мог бы озарить всю мою жизнь. Как я его любила, как он любил меня!
Потом пришли они: холодный господин Лекок, ни на шаг не отступавший от своего беспощадного плана, и пьяный от вина и ревности Жулу. Они очень грубо обошлись со мной, я отбивалась как могла. У Жулу до сих пор видны следы моих ногтей и зубов; Лекок носил эти следы до самой смерти.
Я защищала Ролана и пропустила их, только когда лишилась чувств.
Придя в себя, я услышала с одной стороны предсмертный крик, а с другой – звуки песни.
– Нальем! Глотнем! Споем! Допьем!
Жулу вернулся весь в крови Ролана. Господин Мальвуа, Лекок умер страшной смертью. Он бил меня, бил в самое сердце. Жулу тоже ударил меня и тоже умрет.
Она умолкла и поднесла к губам расшитый платок.
Леон сидел, огорошенный этим кротким рассказом, где правда и ложь были растерты в ступке и перемешаны столь искусно, что отделить их было невозможно.
– Вы полагаете, Господин Сердце и есть тот самый Ролан, сын герцогини Терезы? – спросил он после короткого молчания.
– Да, – ответила она, убирая носовой платочек, на котором остались глубокие отметины зубов. – По крайней мере, очень похоже. Но не все ли нам равно? Он станет герцогом де Клар, что в том дурного? Ваша сестра может стать герцогиней – если, конечно, не будет почем зря высовывать свою хорошенькую взбалмошную головку. Подумайте об этом.
– Сударыня, – возразил Леон, – мне пока ничего не известно о вашем замысле.
– Мой замысел – это мой замысел, – отрезала Маргарита. – Вам ни к чему его знать.
– Однако…
– Довольно! – перебила она его. – Со мной не спорят. Я предлагаю – вы соглашаетесь или отказываетесь. Только и всего.
Она встала; встал и Леон. Лицо его горело. Он хотел было заговорить, но она с улыбкой прижала к его губам руку, на которую уже начала натягивать перчатку.
– Не сердите меня, мэтр сумасброд, – сказала она с наигранной мрачной веселостью. – Я все же женщина, и, как у любой женщины, у меня есть нервы. Воспоминания разбудили во мне хищного зверя. Мои замыслы! Мало ли какие у меня замыслы! Замыслы у меня грандиозные, верные и касаются только меня. С этими мелкими пакостниками я порвала; они у меня в руках, как, впрочем, и вы, и многие другие. Господин Лекок, сам того не желая, оставил мне в наследство нечто, дающее огромную власть; ему оно досталось от полковника, от этой ходячей загадки. Пути Провидения неисповедимы, как говорят христиане, но почему бы Провидению, если оно есть, не избрать красивого, волевого человека вроде меня своей карающей и милующей десницею? Такая мысль мне льстит; у меня есть кое-какие слабости, и поскольку предмет моих устремлений отнюдь не вы, то тут я могу быть вполне беспристрастна.
Она, наконец, натянула перчатку.
– Поймите, от вас ничего не требуют. Однако странно было бы утопающему вдруг вопрошать своего спасителя, по какому праву он бросился в воду. Вы тонете, я – ваш спаситель. Возможно, с моей помощью вам будет куда легче доплыть до берега, чем вашему давнему сопернику Господину Сердце, Ролану де Клар, хотя с ним связаны дорогие мне лирические воспоминания. Ему будет сказано примерно то же, что и вам, напрямик и без утайки. Ибо, сказать по чести, мои отношения с властями таковы, что обеспечивают мне полную безопасность: я им полезна, мне ничто не грозит. Правда, сей несчастный Ролан обитал в какой-то норе и всю свою жизнь потратил на возвращение из загробного мира, так что он может воспротивиться… Кстати, не поручусь, что похищенные у вас бумаги не попали к нему. Представьте, каким всемогущим он возомнит себя! Как обнаглеет! Ведь у него в руках и права, и грамоты, их подтверждающие! Мне это совсем ни к чему, дорогой Мальвуа. Я не допущу, чтобы ему досталась победа в обход меня. Значит, придется немного подержать его голову под водой и прикинуть, помочь ему выбраться на берег или так и оставить… Вы все поняли?
– Признаюсь… – начал Леон, совершенно сбитый с толку.
– Не надо ни в чем признаваться! Все эти признания – сплошное вранье. Одно из двух: либо вы уразумели, что к чему, либо уразумеете, когда я уйду. Кстати, – небрежно бросила она, застегивая вторую перчатку, – к вам должен зайти мой муж… с Нитой. Они большие друзья. Ей угрожают какие-то непонятные и вполне театральные опасности. Если ее заставят вам сказать «я вас не люблю» или «я люблю Ролана», загляните сюда.
Она бросила на стол бумажник с гербом Стюартов-Фиц-Руа.
Леон смотрел на графиню вне себя от удивления.
– Разве когда-нибудь… – сказал он прерывающимся голосом, – разве принцесса Эпстейн говорила?..
– А вы загляните! – повторила Маргарита с многообещающей улыбкой. – Загляните! Ваш главный недостаток, мой бедненький Леон, уже не храбрость, как некогда. Куда что девалось? Даже больно видеть вас в столь прискорбном упадке. Загляните сюда, может, вспомните письма, которые посылали принцессе?
– О, безумные письма! – воскликнул Леон. – Думаю, не стоило их писать… Она, должно быть, лишь с презрением изорвала их.
Маргарита от души рассмеялась ему в лицо и повторила дважды:
– Загляните! Загляните! Этот бумажник – семейная реликвия. Он принадлежал сперва матери Ниты, потом Нитиной сестре, рано умершей. В подобных местах хранят лишь самое дорогое. Я заболталась, – спохватилась она, протягивая ему руку. – Нынче вечером надо переделать гору дел. Что-то еще я должна была вам сказать… Ах, да, до чего ж я рассеянная! Мои мэтры и повелители, которыми я, с Божьей помощью, верчу как хочу, поручили передать вам, что вернуть бумаги у вас потребуют в среду, на другой день после моего бала; отсрочкой вы обязаны мне. Причина проста; полагаю, в ночь со вторника на среду ваша участь будет окончательно решена: либо победите на моей стороне, либо будете раздавлены в одиночку. Теперь, кажется, все. Итак, до вторника, дорогой господин Мальвуа. Приходите вместе с вашей очаровательной сестрой… и не забудьте заглянуть в бумажник, весьма рекомендую!
С этими словами она весело кивнула ему и вышла.
Оставшись один, Леон с лихорадочной поспешностью открыл бумажник.
Он еще не вполне осознал ошеломляющий смысл сказанного.
Бумажник принадлежал Ните, сомнения быть не могло. В нем хранились всевозможные милые девичьему сердцу безделицы: адреса модных лавок, бальные записочки – кому обещан был контрданс. По-видимому, дневничок не просто принадлежал Ните – она с ним не расставалась: две-три шутки записаны вчера вечером, там же рукою Ниты следующие пять слов: «Леон хочет со мной повидаться».
