Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров
Как я и опасался, внутри царил абсолютный мрак. Он, казалось, даже просачивался наружу, за порог, словно пролитые чернила. Но луч моей лампы прорезал его и разрушил чары. Я ступил внутрь и тихонько прикрыл за собой дверь. Последующие действия я не раз повторял в уме все то время, пока готовился к этой авантюре. Положив свою ношу на пол, я развязал стягивающие ее веревки. Рама легко отделилась, и я снял промасленную ткань и извлек мумию. Чернота ее кожи, казалось, имела нечто общее с окружающим мраком, у меня даже мурашки побежали по спине. Обтерев потные ладони, я приблизился к реликварию, от которого луч моей лампы отражался сотнями бликов. Поставив лампу на ближайшую скамью так, чтобы свет падал вдоль крышки раки, я нащупал защелки и открыл их. Потом, чувствуя, как мурашки ползут уже по всему телу, медленно поднял крышку и отвалил назад, оставив висеть на удерживающей ее цепочке.
В слабом свете лампы Кордула утратила последние остатки благородства и кротости, которыми могла похвастаться днем. И стала просто мертвым телом, застывшим и засохшим, с руками, похожими на когти. Я едва заставил себя к ней прикоснуться. Руки были твердые, как дерево, и очень гладкие, но кольца с пальцев снялись легко, лишь чуть-чуть зацепившись за суставы с жутким звуком. Я снял с нее наперсный крест и положил его вместе с кольцами на промасленную тряпку позади себя. Теперь тапочки. С ними было потруднее: ноги казались еще более мертвыми, чем остальное тело, — трогательно жалкими и угрожающе хрупкими одновременно. Я наклонился над гробом и осторожно подсунул под нее руки. Поднимая тело, я невольно взглянул святой в лицо и удивился, насколько мертвая Кордула сохранила признаки былой жизни — своей сущности, как называл это Жиль, — в гораздо большей степени, чем те трупы, что хранились на корабле. Ее чуть поднятые брови выражали явное неодобрение, а в скривившихся, иссохших губах таилось предупреждение. Предупреждение…
И тут я услышал этот звук, слабое позвякивание — клинк-клинк-клинк! — чуть более слышное, чем звон цикад, но совершенно неуместное в звуках ночи. Звяканье металла о металл. Я выпустил из рук мертвое тело, и оно со слабым шорохом упало обратно на свое ложе. Присев на корточки, я на секунду приложил лоб к холодному серебру раки. Случилось самое страшное, что и должно было случиться. Я умер. Будет мне впредь наука — не лезь со своими инициативами. Анну я больше никогда не увижу. Все эти и подобные мысли молнией проскочили в уме, мечась, как ласточки в запертой комнате. Потом до меня дошло, что звук не приближается и вообще перезвон какой-то неспешный. Может, это… что? Весь дрожа, я выпрямился, взял лампу и поставил ее на пол, направив луч на камень алтаря. Гробница тут же погрузилась во тьму. Я опасался наступить на тело фальшивой святой или обо что-нибудь споткнуться, поэтому пополз к двери на животе. Чуть приоткрыв ее, я выбрался наружу и присел у нижней ступени лестницы.
Звон и в самом деле доносился откуда-то издали. Кажется, сверху, с горы, не со стороны деревни — и это вселило в меня крохотную надежду. Я осторожно выглянул из углубления. И увидел свет, красный луч, покачивающийся в такт шагам того невидимого, кто его нес. Едва заметная искорка, должно быть, еще в четверти мили отсюда, но приближается быстро. Потом огонек исчез, вновь появился и опять исчез. Наверняка это Том и те двое франков со свинячьими глазками. О боги-хранители всех осквернителей праха, защитите меня! А может, и Кервези с ними? Как им удалось так быстро обернуться? Капитан ошибся: видимо, Кервези был где-то поблизости. Или это просто стадо коз? Вздор, у коз не бывает фонарей, не так ли? Красная искорка — обычная лампа английского стражника, я такие сотни раз видел. Значит, это Том и его приятели — в лучшем случае. А о худшем и думать не хотелось. Они пришли за Кордулой. И несомненно, не ожидают встретить здесь меня. Мне, наверное, удастся смыться — они сюда доберутся через несколько минут, но если рвануть бегом…
Но надо же поменять местами трупы — иначе реликвия достанется Кервези. Я понимал, что времени у меня нет. А что, если… У меня вдруг возникло некое подобие плана. Допустим, мне удастся убедить Кервези — или кто там еще сюда прется, — что меня застали врасплох. Если они увидят, как я от неожиданности бросаю свою ношу и бегу прочь, то, несомненно, сочтут, что я бросил тело настоящей святой, и заберут фальшивую, а настоящая тем временем будет в своем гробу дожидаться, когда мы за ней придем. А мне останется только молиться, чтобы эти франки быстренько убрались отсюда с Липовой Кордулой и не бросились в погоню за мной. Не знаю, отчего я решил, что они именно так и поступят, но все явно пошло наперекосяк. По крайней мере у меня будет преимущество: я знаю сюда дорогу, хотя это и слабое утешение, и попробую удрать от этих двух жирных идиотов.
Скользнув обратно в гробницу, я нащупал лампу, обжегшись о нагревшееся железо. Надел кольца Кордулы на египетскую мумию и сунул наперсный крест в складки муслина, которым ее обернул Жиль. Только сейчас я заметил, как здорово он потрудился над ее лицом: подделку теперь можно было обнаружить лишь при тщательном осмотре. Вот только все его труды пропадут зря. Но у меня было еще одно преимущество: я-то видел настоящую реликвию, а мои противники — нет. Я завернул фальшивую святую в промасленную ткань, так, чтобы лицо осталось открытым, и наскоро закрепил тело на раме. Подхватил ее под мышку — странно нести таким образом то, что некогда было живым человеком, как связку сухих веток. Взялся за крышку гроба, чуть задержавшись, чтобы в последний раз взглянуть в лицо святой Кордулы. Придется ей еще немного побыть Тулой. Тут я снова ощутил, как ее былая сущность давит на меня, — все тело снова покрылось гусиной кожей. Она по-прежнему предупреждает — я не забыл об этом.
— Может, ты и останешься в неприкосновенности, госпожа моя, — пробормотал я, опуская крышку гроба. Потом, схватив лампу, выбрался наружу. На этот раз я не стал закрывать ее свет. Другую лампу сейчас было не видно, но позвякивание приближалось, и, кажется, я даже слышал похрустывание камней под ногами. Теперь оставалось только ждать. Шаги уже явственно различались, я даже начал их считать. Сколько их там? Я решил, что они выйдут на открытое место через тот же пролом в стене, которым воспользовались днем, поскольку идут сюда тем же путем. Это позволит мне показаться нм, бросить свою ношу и рвануть прочь, оставляя между нами гробницу. Сейчас я впервые оценил преимущество ламповой сажи у себя на лице. Шаук надежно покоился в своих ножнах.
Они приближались. Я вновь увидел красноватый свет, мелькающий на тропинке. И напрягся. Хотелось закричать — так меня переполнял страх, просто захлестывал. Ухватившись за дверное кольцо, я громко хлопнул дверью и взбежал по ступеням: лампа в одной руке, Липовая Кордула в другой, под мышкой. Заставил себя остановиться на открытом месте, оглушенный биением собственного сердца. Затем, гораздо быстрее, чем я рассчитывал, лампа показалась в проломе стены, осветив пространство красноватым светом, и за ней последовали один… три… четыре темных силуэта. Они выбежали на поляну и неуклюже остановились. Если они меня не видели, значит, это просто слепцы. Затем двое мужчин вошли в освещенное пространство, потом еще один. Семь человек. «Да, они застраховались от любых случайностей», — горько подумал я. Мне уже следовало бежать, и я, громко выругавшись по-французски, швырнул в них свою лампу и бросился прочь. Еще раз выругавшись, я уронил тело на землю. И метнулся к стене и открывавшейся за ней тропинке.
