Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
«Ага, вот где разыскал бедный Санатор эту особу! – подумал пан Вацлав с соболезнованием. – Дочка полкового лекаря! – Делая вид, что слушает, пан Суходольский подрёмывал, прикрыв глаза рукой. – Денег она не берет, придется пригласить ее к завтраку, пусть пани Ангелина меня простит, но я обязан это сделать!» И вдруг одна случайно достигшая его слуха фраза пани Санаторовой заставила его встрепенуться.
– И девушка эта – гостья панов Суходольских – имеет такой вид, точно она полжизни просидела в тюрьме или подземелье. Самая ясновельможная паненка может, конечно, заболеть огневицей или даже – пусть бог милует – оспой или холерой, но Санатор достаточно опытный медик, чтобы понять, от чего страдала эта странная девица, а если это уж такая страшная тайна, не надо было со мной всем этим делиться! Он шикал, шикал на меня и даже попытался зажать мне рот рукою, но не тут-то было: я взяла и выложила ему все как полагается!
Проверив, плотно ли заперта дверь, пан Вацлав прикрыл также и окно.
– Все это пани высказала супругу, конечно, потихоньку, как и принято при супружеских ссорах, чтобы не навлечь на себя злословия соседей? – спросил он, поворачиваясь к своей посетительнице.
– Горе мне, горе! – закричала та, запуская пальцы в свои и без того всклокоченные волосы. – В том-то и дело, что, после того как я Ганса ударила, он, хлопнув дверью, выскочил на улицу, а я бежала за ним по улице и кричала все, что только приходило мне в голову! Я даже не могу припомнить, что именно я кричала… Пусть простит меня ясновельможный пан, но я напустилась и на слугу пана, и на доктора Коперника…
– Итак, пани пришла ко мне повиниться в том, что заодно со своим супругом пани обругала и моего слугу, и доктора Коперника, а может быть, и наш дом? – спросил пан Вацлав, несколько успокаиваясь. – Так вот, пускай пани не тревожится: мало ли что можно наговорить со зла… Вернувшись домой, пани, конечно, примирится со своим супругом. То, что он, имея жену и детей, пропивает последние деньги в трактире, конечно, достойно порицания… Но пани столь привлекательна, – тут галантный пан Вацлав приложил руку к сердцу, – что, если бы пани не была так сурова к своему супругу, он безусловно больше времени проводил бы дома, а не искал утешения в кабаках! Прошу пани к столу, у нас сейчас подадут завтрак. Пани поест, успокоится и, вернувшись домой, как ни в чем не бывало, ласково и нежно заговорит со своим супругом…
За приглашением пана Вацлава последовал новый взрыв рыданий.
– А где он, мой Гансик? Я пришла к ясновельможному пану, чтобы он помог мне его разыскать… Ведь все это произошло из-за того, что он лечил эту странную молодую паненку! Когда пришли эти трое людей, я была уверена, что это городские стражники. Я ждала их со дня на день. Но они оказались очень любезными… Один из них даже взял на руки нашего маленького и сказал, что у него красивое личико…
– Позвольте, позвольте, – сказал пан Вацлав, довольно невежливо останавливая жестом свою гостью, – при чем здесь, не пойму, молодая паненка, и что за трое людей, и почему пани ожидала к себе в дом городских стражников?
– Да, святые муки Христовы, разве я не сказала, что Ганс, когда напивается, превращается в дикого зверя? Вот он на днях, напившись, так ударил по голове писаря из магистрата пивной кружкой, что того вынесли из трактира на руках… Ганс, протрезвившись, сказал, что дело плохо, что его посадят за это в тюрьму. А паненка… Ну, я расскажу все по порядку. – Вытерев слезы и высморкавшись в подол юбки, пани Санаторова продолжала: – Эти трое людей приходили не из-за писаря… Они стали меня расспрашивать о раненом хлопе пана Суходольского, о больной паненке…
Пан Вацлав кашлянул в усы. У него пропала охота приглашать эту женщину к столу.
– Это было позавчера… А вчера пришли уже другие люди и увели моего Гансика! – закончила пани Анелька, ломая руки. – Я решила, что это стражники, но соседи говорят, что это фискалы святой инквизиции. Соседи уверяют, что моего Ганса будут пытать и выпытают у него всю правду о паненке, что была в заточении, и о раненом хлопе… А если Гансик будет молчать, его сожгут на костре!
– А откуда соседям известно о больной паненке и об этом чертовом раненом хлопе – понять не могу, что это за хлоп? – спросил пан Вацлав, еле сдерживаясь, чтобы не стукнуть кулаком по столу.
– Да, матка бозка, пан Езус и святые апостолы, как я могла молчать, когда на меня свалилась такая беда! – ответила Анелька Санаторова, рыдая. Однако, разглядев гневный, кирпичного цвета румянец, проступивший на щеках старого шляхтича, она тут же испуганно добавила: – Пусть пан простит меня, но у меня в голове все так перемешалось, что я уже и сама не знаю, что было на самом деле, а что только вообразилось моей бедной голове… Но за что бы ни забрали моего доброго Ганса, очень прошу ясновельможного пана помочь мне его разыскать!
Пан Суходольский пообещал женщине помощь и поддержку. В сердцах выпроваживая гостью, он все-таки сунул ей золотой. Не заходя в столовую, он заглянул в комнату Збигнева.
После разговора с сыном он несколько успокоился. Оба они со Збигневом решили, что мало ли о чем могут болтать соседи. Пьяницу лекаря, по всей видимости, арестовали за драку в трактире, а поскольку в пылу ссоры с мужем пани Санаторова во всеуслышание выкрикивала все, что приходило ей в голову, то, понятно, соседи могли сделать свои выводы. Особенно, однако, это тревожить не должно: люд, живущий рядом с Санаторами, все больше мелкий, ремесленный и мастеровой – такие с доносом в святую инквизицию не побегут. Потолкуют, потолкуют, да и забудут…
Единственное, что тревожило пана Суходольского, – это то, что жену Санатора расспрашивали о Митте. Однако Збигневу он ничего об этом не сказал. Эта неряха и соврет – недорого возьмет. Может быть, она всю историю с инквизицией приплела для красного словца, то ли для того, чтобы припугнуть «ясновельможного пана», то ли, чтобы его разжалобить, а главное – чтобы заставить его принять участие в судьбе доктора.
Збигнев должен был от начала до конца рассказать о похищении Митты. Ну что ж, и этот рассказ только содействовал успокоению пана Суходольского. Ни Збышка, ни Генриха Адлера, ни беглого хлопа казненного браневского бургомистра, оказывается, никто в тех местах в лицо не знал, а уж об именах их – нечего и говорить! А что Франц – этот самый беглый хлоп – был ранен, а доктор Санатор перевязывал ему рану – тоже ни о чем подозрительном не говорит. Мало ли кто мог его подколоть, ну, хотя бы та же городская стража!
Пан Вацлав до того рад был выяснить наконец, какого это его хлопа перевязывал доктор Санатор, что даже не очень рассердился как на то, что Франц обратился за помощью к мало знакомому лекарю (а по нынешним временам это большая неосторожность!), так и на то, что беглый хлоп назвался слугой из столь добропорядочного дома… Но вообще-то говоря, хорошо, что Франц съехал от них со своей хорошенькой Уршулой!
